Внешняя политика России эпохи Петра I - [38]

Однако несмотря на приказы царя, переброска армии из Прибалтики на Украину совершалась крайне медленно. Как и предвидел Шереметев, длительная распутица и нехватка продовольствия и фуража существенным образом сказались на темпах ее движения Положение резко ухудшилось в июне, когда армия вступила в Молдавию. «Оскудения ради хлеба начали есть мясо, ибо здешний край конечно разорен, что хлеба взять весьма невозможно», — доносил фельдмаршал. Войска же генерала Л. Н. Аларта вообще голодали, так как у них, по словам царя, не было «уже пять дней ни хлеба, ни мяса». Продовольственная и военная помощь молдавского и валашского господарей, на основе которой и строился весь план молниеносной войны с Турцией, оказалась в значительной мере эфемерной. Шереметев доносил, что провианта в Молдавии «готового нет и вскоре взять негде». Численность войск Кантемира, присоединившихся к нему в Яссах, составляла не более 5 тысяч всадников. Что касается Бранкована, то он предпочел отказаться от выполнения взятых на себя ранее обязательств, поскольку в конце мая 60-тысячная турецкая армия вышла к Дунаю, закрыв тем самым путь русским войскам в Валахию.

Таким образом, стратегический план русского командования рухнул еще в конце мая, когда части Б. П. Шереметева еще только подходили к Днестру. И все же Петр считал, что положение можно выправить. На военном совете 28 июня было решено направить в район Браилова конный корпус генерала К. Ренне, а главным силам идти вдоль Прута к Дунаю на Галац. О целях удара на Браилов царь писал, что «сей марш зело отчаянно учинен для обнадеживания господаря мултянского». Своими активными действиями корпус Ренне и войска Бранкована должны были оттянуть силы турок на запад и не допустить их вторжения в Молдавию. Тем временем русские войска стремительным броском на юг достигнут Дуная и, переправившись на правый берег реки, нанесут туркам сокрушительный удар с тыла. Но и этот план начал выполняться с запозданием, так как турецкая армия еще 18 июня форсировала Дунай и, соединившись с 70-тысячной конницей крымского хана, двинулась на север к Яссам.

Измученные голодом и жаждой русские войска медленно продвигались на юг по испепеленной солнцем безводной степи. Датский посол Ю. Юль писал, что впоследствии «царь передавал мне, что сам видел, как у солдат от действия жажды из носу, из глаз и ушей шла кровь, как многие, добравшись до воды опивались ею и умирали, как иные, томясь жаждою и голодом, лишали себя жизни». К тому же русское командование не располагало точными данными о численности и месторасположении турецкой армии. Считалось, как это видно из письма Г. И. Головкина Ф. М. Апраксину, что количество османов не превышает 50 тысяч человек. Утром 7 июля авангард генерала Я. Эберштедта неожиданно столкнулся с главными силами турок, численность которых составляла более 130 тысяч человек. В связи с этим Петр приказал отойти несколько на север, соединиться с дивизией А. И. Репнина и «в удобном месте дать баталию».

Вечером 9 июля 38-тысячная русская армия под командованием Петра была окружена близ урочища Новые Станилешти превосходящими ее примерно в четыре раза силами Турции и Крымского ханства. Не дожидаясь следующего дня, передовой 20-тысячный корпус янычар устремился на штурм русского лагеря. Однако плотный артиллерийский и залповый огонь пехоты отбросил их на исходные позиции. Потеряв около 9 тысяч убитыми, турки прекратили атаки. В момент их отступления адъютант великого везира заявил наблюдавшему за боем С. Понятовскому: «Мой друг, мы рискуем быть разбитыми, и это неизбежно случится». Об этом писал и Саттон, указывая, что если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты. Однако Петр отказался от контратаки, поскольку «сие не могли учинить для того, что обоза окопать не было временя, а ежели б не окопав итить на них, то б конница их ворватца могла, и все б могли потерять пропитание, которого и так мала было».

Если в русском лагере, несмотря на усталость и нехватку продовольствия и воды, наблюдался эмоциональный подъем и даже ставился вопрос о вылазке, то в турецких войсках господствовали совсем иные настроения. Деморализованные понесенными потерями, янычары утром 10 июля категорически отказались вновь идти на штурм русских позиций и стали требовать от везира, чтобы тот вступил в мирные переговоры с царем. Но Мехмет-паша не спешил. Всю первую половину дня турки вели методический обстрел русского лагеря и подходов к реке, не давая наладить снабжение питьевой водой. Петр начал догадываться, что противник решил взять русскую армию измором, а так как боеприпасы, провиант и вода были на исходе, то положение становилось критическим. Поэтому на военном совете было принято решение предложить везиру перемирие, а в случае отказа прорываться вдоль Прута на север к Яссам. Вначале турки не реагировали на русские предложения, но вскоре вдруг прекратили огонь и сообщили, что они «мир приемлют, и для того учинить унятие оружия, и чтоб прислали, с кем об оном мире трактовать». Тотчас в ставку везира направился подканцлер П. П. Шафиров, получивший от Петра полномочия идти на максимальные уступки, кроме капитуляции. В этой довольно нервной обстановке русский дипломат, проявив незаурядную выдержку и профессиональное мастерство, заставил турецкую сторону первой выложить на стол переговоров ее требование. И каково же было удивление Шафирова, когда он услышал, что Порта согласна на мир при условии возвращения Азова, разорения Таганрога, Каменного Затона, Самары, выдачи Д. Кантемира и сербского патриота С. Рагузинского и сдачи тяжелого вооружения. Учитывая положение русской армии и реальную возможность надеть через несколько дней на ее умирающих от голода и жажды солдат кандалы, эти требования казались более чем умеренными. Поразила подканцлера и та учтивость, с какой его принял великий везир, что было оценено Шафировым как серьезное стремление турецкой стороны к достижению мира.