Внешняя политика России эпохи Петра I - [19]
Выход из войны Саксонии резко ухудшил общее стратегическое положение России. Теперь, по словам Петра, «сия война над нами одними осталась». Понимая, что следующий удар Карла XII обрушится на Россию, он начинает беспрецедентную дипломатическую борьбу с целью предотвращения шведского вторжения. И велась она с учетом европейской политической системы, которая сложилась после Альтранштедтского мира и представляла из себя, по образному выражению Петра, «как облака по штормам в метании бывают, и которым ветром прогнаны и носимы будут, то время покажет». Эта особенность международных отношений в Европе на исходе 1706 г. придала деятельности русской дипломатии разносторонний характер.
Вторжение в Саксонию и Силезию Карла XII, бесцеремонно нарушившего целую систему договоров о нейтралитете и мире в имперских землях, вызвало резкий протест со стороны держав Великого союза. Его политические деятели не сомневались в том, что эта акция совершена Швецией с полного согласия Франции, которая бурно аплодировала Карлу XII. Положение держав Великого союза усугублялось еще и тем, что в начале 1707 г. трения между Австрией и Швецией вылились во взрывоопасный конфликт из-за статуса силезских протестантов, которых взял под свою защиту Карл XII. Дело дошло до того, что король отозвал шведских представителей из Вены и стал концентрировать свои войска на границе с Богемией. Противостоять военно-политическому нажиму Швеции император не мог, так как его вооруженные силы были заняты на французском и венгерском фронтах. Нельзя было рассчитывать и на союзников, не располагавших крупными сухопутными соединениями в Центральной Европе. О настроениях, которые охватили Вену, Петр впоследствии писал, что «в бытность короля шведского в Саксонии цесарский двор в немалом страхе обретался». В Москве, по-видимому, были уверены в неизбежности австро-шведского конфликта. «Дай боже, чтобы это было правдой», — писал царь Ф. М. Апраксину по поводу известий о планах Карла XII вторгнуться в пределы Империи. В связи с этим русское правительство начало зондировать почву по вопросу вступления России в Великий союз.
В идее слияния Северной войны с войной за Испанское наследство, что с неизбежностью вовлекло бы в борьбу с Карлом XII Великий союз, Россию, Данию, Саксонию, Польшу и Пруссию, царь видел возможность военного решения шведской проблемы в кратчайшие сроки. Но в большей степени он рассчитывал на то, что сам факт присоединения России к антифранцузской коалиции парализует военную активность Швеции и заставит ее сесть за стол переговоров. В начале 1706 г. в беседе с голландским послом в России Петр заявил, что «если благодаря посредничеству высоких союзников, король шведский склонится к миру, то я отдам в распоряжение союзников против общего врага 30 тысяч моего лучшего войска». Аналогичные предложения, правда, в более скрытой форме, были сделаны и Витворту.
Антифранцузская тональность данных обязательств была обусловлена не только своеобразием международных отношений, но и крахом надежд на Францию, которую петровская дипломатия пыталась превратить в политический заслон на пути шведскому вторжению. В ходе парижских переговоров русской стороне не удалось достичь ни одной из целей, поставленных Петром. Более того, известие об успешном наступлении шведской армии на восточном фронте в начале 1706 г. породило в Версале идею о необходимости направить ей на помощь Турцию, что привело бы к неизбежности создания шведско-турецкого альянса, который по завершении в кратчайшие сроки разгрома России можно было бы через Константинополь легко повернуть против Австрии. В марте 1706 г. французский посол в Константинополе Ш. Ферриоль вручил турецкому правительству меморандум, в котором указывалось, что по достижении мира со Швецией, царь в союзе с Австрией начнет войну против Порты, поднимет восстание единоверцев на Балканах, захватит Крым, а его флот будет угрожать турецкой столице. А поэтому «надо опередить царя и напасть на него, пока он не может справиться со Швецией». Тем самым Франция как бы приглашала Турцию присоединиться к антирусской политике Швеции. Свою скрытую позицию по отношению к России Версаль прикрывал публичной дипломатией, которая на всю Европу трезвонила о скором заключении мира на севере при посредничестве Людовика XIV. Цель этой дезинформации состояла в том, чтобы породить недоверие к России держав Великого союза и приостановить их возможное сближение. Разумеется, А. А. Матвеев не мог во всей полноте определить истинную политику Франции, но интуитивно он чувствовал не стремление французской стороны к сближению с Россией, а лишь его имитацию. Подводя итоги своей парижской миссии, он окончательно пришел к выводу, что «сменить дружбу англичан и голландцев на французскую не обещает нам прибытку». В сентябре 1706 г. он направился в Гаагу, не подозревая о том, что через несколько месяцев ему предстоит на практике реализовать свою политическую программу укрепления «дружбы с англичанами» в столице туманного Альбиона.
Акцентируя свое внимание на дипломатическом решении поставленных задач, Петр отнюдь не переоценивал его возможности, оставляя значительное место в общем внешнеполитическом курсе военным средствам борьбы с противником. Как только царю стало известно о Альтранштедтском мире, он созвал в декабре 1706 г. в Жолкиеве военный совет, на котором был выработан стратегический план действий на случай шведского вторжения. Военной доктрине Карла XII, опиравшейся на концепцию победоносного решающего сражения, русское командование противопоставило идею маневренной обороны, чтобы измотать и обескровить шведскую армию в арьергардных боях и создать тем самым предпосылки для перехода впоследствии к решительным действиям по ее уничтожению. В начале 1707 г. в стране развернулись грандиозные работы по строительству и ремонту укреплений по линии Псков — Смоленск — Киев. Но особое внимание царь уделял укреплению Смоленска и Москвы. Основные силы русской армии, общая численность которой достигала к этому времени почти 100 тысяч человек, заняли позиции западнее Орши, надежно прикрыв московское направление. Вместе с тем, международная обстановка первых месяцев 1707 г., казалось, не требовала проведения форсированных мероприятий по подготовке страны к обороне.
В новой книге писателя Андрея Чернова представлены литературные и краеведческие очерки, посвящённые культуре и истории Донбасса. Культурное пространство Донбасса автор рассматривает сквозь судьбы конкретных людей, живших и созидавших на донбасской земле, отстоявших её свободу в войнах, завещавших своим потомкам свободолюбие, творчество, честь, правдолюбие — сущность «донбасского кода». Книга рассчитана на широкий круг читателей.
«От Андалусии до Нью-Йорка» — вторая книга из серии «Сказки доктора Левита», рассказывает об удивительной исторической судьбе сефардских евреев — евреев Испании. Книга охватывает обширный исторический материал, написана живым «разговорным» языком и читается легко. Так как судьба евреев, как правило, странным образом переплеталась с самыми разными событиями средневековой истории — Реконкистой, инквизицией, великими географическими открытиями, разгромом «Великой Армады», освоением Нового Света и т. д. — книга несомненно увлечет всех, кому интересна история Средневековья.
Нет нужды говорить, что такое мафия, — ее знают все. Но в то же время никто не знает в точности, в чем именно дело. Этот парадокс увлекает и раздражает. По-видимому, невозможно определить, осознать и проанализировать ее вполне удовлетворительно и окончательно. Между тем еще ни одно тайное общество не вызывало такого любопытства к таких страстей и не заставляло столько говорить о себе.
Южный полюс, как и северный, также потребовал жертв, прежде чем сдаться человеку, победоносно ступившему на него ногой. В книге рассказывается об экспедициях лейтенанта Шекльтона и капитана Скотта. В изложении Э. К. Пименовой.
Монография представляет собой исследование доисламского исторического предания о химйаритском царе Ас‘аде ал-Камиле, связанного с Южной Аравией. Использованная в исследовании методика позволяет оценить предание как ценный источник по истории доисламского Йемена, она важна и для реконструкции раннего этапа арабской историографии.
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А.