Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления - [19]

. В своем ответе А. Л. Ордин-Нащокин жаловался, что от «от великих бояр… обнадеживанья в тайных делах не слыхал», но главное, он обратил внимание царя на то, что в присланном наказе ничего не говорилось о возможности заключения союза между Россией и Речью Посполитой. «А не зачав, государь, союзом миру и промысл к делу не пристанет и в порубежных и черкасских договорех овладенья к Великой России никакова не учинить», т. е. без заключения союза осуществить предложенный в этом наказе план решения украинского вопроса – невозможно. Он напоминал царю про свою записку «в тритцати дву статьях докладных в Приказе Тайных дел»[173].

Обстановка на переговорах, как увидим далее, стала складываться так, что к предложениям младшего члена посольства пришлось отнестись с бо́льшим вниманием, но произошло это не сразу.

Когда имели место уже первые встречи представителей сторон, великие послы получили еще одну грамоту с указанием «сверх тайного наказу» добиваться уступки Полоцка и Динабурга (Борисоглебова), «хотя денег дать немало»[174]. Очевидно, опираясь на имевшиеся у него благоприятные известия, царь полагал, что на переговорах представители Речи Посполитой пойдут на уступки и по мирному договору удастся получить не только Смоленщину и Левобережную Украину, но и города, лежащие на Западной Двине.

Однако уже само начало переговоров не оправдало эти надежды. Хотя первые встречи были посвящены, главным образом, формальным вопросам[175], делегаты Речи Посполитой, следуя королевским указаниям, заняли твердую, неуступчивую позицию, отказываясь, в частности, принять от послов верительные грамоты, так как в них в перечне царских титулов фигурируют земли, входящие в состав Речи Посполитой. Излагая свои впечатления от этих встреч, великие послы писали царю, что «польские комиссары перед прежним горды и стоять упорно». Они даже запрашивали царя, не следует ли прервать переговоры[176]. Отвозивший эту отписку Ю. Никифоров повез к царю и письмо кн. Ю. А. Долгорукого. Князь также писал, что комиссары «безмерно горды», «а в разговорех начинают и кончают Поляновским договором». Положение могли бы изменить активные военные действия. Войску во главе с Я. К. Черкасским следовало бы, «не испуская лета, Днепр переитить меж Могилева и Быхова… и тем литовское войско пожать, а комисаров понизить». Действовать следовало быстро, чтобы нанести поражение литовской армии до того, как к ней придут на помощь польские войска и татары[177]. Сходные советы давал в разговорах с Ю. Никифоровым А. Л. Ордин-Нащокин. Он предлагал развернуть военные действия «по Двине реке», «и Литве то страшно будет», так как «жены, и дома, и дети их около Двины»[178].

18 июня царь принял решение переговоров не прерывать, но одновременно начать активные военные действия[179]. Одновременно он известил послов, что Я. К. Черкасскому послан приказ «идти к Орше» и «чинить промысл»[180]. В инструкциях, посланных главнокомандующему, ему предписывалось, чтобы он «на королевские люди наступал строем и обозом», так как «всегда за таким промыслом войне конец бывает». Он должен действовать, «не испустя нынешнего летнего времени», и начать военные действия против литовской армии во главе с М. Пацем, следуя указаниям великих послов. Одновременно к И. А. Хованскому в Полоцк будут посланы подкрепления. Он должен перейти Двину и «у гетмана Паца стоянье измешать», «литовскому и жмуцкому войску собратца не дать»[181]. Таким образом, царь принял советы и Ю. А. Долгорукого, и А. Л. Ордина-Нащокина.

По-видимому, первоначально, когда Я. К. Черкасский, один из виднейших представителей знати и близкий родственник царской семьи, был назначен командующим, речь шла о демонстрации силы, и важен был ранг командующего. Но дело стало обстоять иначе, когда от командующего потребовались активные военные действия. Неслучайно инструкции заканчивались настойчивым пожеланием, чтобы он действовал не так, «как было нынешнее зимы», когда «за непоспешеньем» он упустил отступавшую армию Яна Казимира[182]. Тогда же царь отправил Ю. А. Долгорукому особое письмо, в котором сообщалось, что если командующий «впред учнет делать так ж», то Ю. А. Долгорукий будет назначен на его место[183].

Обстановка для ведения военных действий складывалась благоприятная. Попавший в плен в начале июня офицер литовской армии, француз, сообщил, что войск из Польши в Великом княжестве Литовском нет, с королем в Вильно находится только отряд «надворной пехоты». «А заплаты, де, желнырем никакой не дают, и за то, де, они, желныре, приходили к королю с шумом большим»[184]. Полученные от него сведения великие послы переслали Черкасскому[185]. Тогда же важные сведения он получил от гетмана Брюховецкого. Гетман сообщал 9 июня из Канева, что Канев, Умань, Браслав, Кальник, а также Овруч, Чернобыль, Мозырь подчинились его власти. С. Чарнецкий, – писал он, – пытается подавить восстание на территории Корсунского полка[186]. Из этого следовало, что в ближайшее время можно не опасаться прихода польских войск с Украины на помощь литовской армии. 18 июня в посольской канцелярии записали «речи» попа Варлама Дорофеева из Виленского Духова монастыря. Он сообщил, что в Великом княжестве Литовском войск мало «и те нужны и голодны» и «заплаты, де, никому не дают». В Литве узнали о движении войск Я. К. Черкасского, «и от тех, де, войск они страшатца»