Внедрение - [16]

Надя принесла гитару. Я сел поудобнее, провел рукой по струнам. Хм, а тут все по-настоящему, видать, кто-то занимается: и струны новые, и настроен инструмент как следует. Находят же время люди!

Я не стал ломаться и изображать из себя великого артиста, которого надо уговаривать выступить. Пришел петь – так пой, если умеешь. Кашлянув, чтобы прочистить горло, я начал. Новых, еще не слышанных здесь песен, решил не показывать: зачем выделяться, давать повод для ненужных вопросов? Я и довоенных вещей достаточно знаю, на всех хватит. Так что в ход пошли и «Как много девушек хороших…», и про сердце, которому так хочется любить, и про утомленное солнце. Даже про свидание у аптеки изобразил.

Смотрю, Масюк на почве любви к искусству уже присоседился между девчатами, то одной на ушко что-то пошепчет, то другой.

Открыли бутылку, разлили по стаканам. Связистки притащили немудреную закуску – ливерную колбасу, черный хлеб, пару помидоров. Под такую еду, конечно, сам бог велел беленькую, но и грузинское вино пошло на ура. Только быстро кончилось.

Девушки раскраснелись, начали о чем-то перешептываться. Делят нас, что ли?

– Старик, не ломай компанию, – тоже зашептал мне на ухо Масюк. – Уступаю тебе Любку.

Блондинку отдал. Щедрый.

– Давай, теперь ты нам спой. – Я передал гитару товарищу.

И тот спел. Голос у Аркаши оказался хорошо поставленным, и вдарил он по романсам. «А помнишь, как, бывало…», «Гори, гори, моя звезда…». Девчонки поплыли. Глаза заблестели, дыхание участилось. Тут я понял – дадут.

И что мне делать? Впору самому петь «Не искушай».

– Товарищ лейтенант, проводите в курилку, – первая решилась Люба, обращаясь ко мне.

Я встал, поправил гимнастерку. Сверху раздавались взрывы, бомбоубежище временами неплохо потряхивало. Романтика!

Мы вышли в курилку, я зажег спичку. Блондинка ловко затянулась, прикрыла глаза.

– Петя, а ты ведь женат?

– Как ты поняла? – удивился я.

– Ну ты и тупой, – засмеялась Люба. – У тебя кольцо на пальце.

И правда. Постоянно про него забываю: не привык еще.

– Ладно, я с женатыми не кручу любовь: потом все плохо заканчивается.

Я покивал, облегченно вздохнул. Пронесло. Мужчине отказать женщине, да еще привлекательной, намного сложнее, чем наоборот. А предавать Веру мне совсем не хотелось.

– Давай подождем полчаса. – Люба потушила папиросу в банке из-под консервов. – Думаю, ваш бравый адъютант и быстрее управится.

Довольный Аркаша появился через двадцать минут. Выглядел словно объевшийся сметаны кот.

– А вы тут чего лясы точите? – удивился лейтенант, подмигнул мне: мол, давай, не тяни.

– Пойду вздремну, – сказал я, протягивая Любе руку, прощаясь. – Устал я сегодня.

Масюк еще где-то блуждал, а я пошел в каморку, которую нам с Аркашей выделил комендант бомбоубежища.

* * *

Штаб 37-й армии был совсем рядом, километра три с небольшим гаком, минут сорок прогулочным шагом. Командный пункт организовали на открытой террасе над шестым этажом гостиницы «Прага». А Власов занимал номер на четвертом. Все это я выяснил быстро, просто поднявшись вместе с командующим наверх. И повод был хороший – Голдович. Надо мне с ним про дом Гинзбурга переговорить.

Я перед этим подумал: а почему я раньше Власова не видел? И, повспоминав, понял – только из-за своей лени. Когда мы с Кирпоносом сюда приезжали, я просто отсыпался в машине, здраво рассуждая, что был бы нужен, то позвали бы. Вот так и ходили мимо друг друга. Фамилию я его, понятное дело, в документах встречал, и часто, командарм все же, но подумать, что это и есть тот самый, ну никак не мог. Оттого и спал спокойнее.

Ведь и не поделишься этим ни с кем, не поверят. Сейчас он и вправду герой, без балды. По крайней мере, первый штурм немцев тридцать седьмая отбивала. И судя по донесениям, фашистам эти бои обошлись чуть ли не в сто тысяч боевыми потерями. Даже если на два делить, и то до хренища получается.

И вякни я кому, что вот такой замечательный парень, орденоносец и любимец вождя, через год положит вторую ударную и пойдет служить немцам верой и правдой, – пристрелят, не задумываясь. Так что только сам, никого не привлекая, и чтобы никто даже подумать не мог бы. Лучше всего, конечно, чтобы никто не заподозрил ничего. Так, несчастный случай. Споткнулся, упал и на ножик наделся. Восемь раз подряд. Спиной. На крайняк можно и бабах устроить. Гранату к двери привязать, например. Открыл дверь, а тут тебе под ноги «лимонка». И собирай кусочки по окрестностям. Или под кровать прицепить пару кило тротила: лег человек спать, а тут часа в три ночи его взрывной волной на улицу полетать выносит.

Одно только и останавливает: номер на четвертом этаже заперт, и хоть часового у двери нет, но крутится народ поблизости. Но это все – результат одного посещения, несколько минут всего. Я смог пройти на этот четвертый этаж, меня никто не остановил, только через пару минут спросили, кого я ищу. Я буркнул, что промахнулся с этажом, и пробегавший мимо капитан потерял ко мне всякий интерес.

Тут где-то на лестнице я услышал Голдовича и поспешил к нему. Он махнул мне рукой, не останавливаясь, и через минуту мы оказались у него в кабинете.