Внедрение - [12]
– Нет.
– Молодец, – похвалил полковник опера, достал из сейфа стакан и бутылку водки, налил треть. Штукин обратил внимание на то, что стакан был идеально прозрачным, хотя и стоял в сейфе. – Выпей. Под мою ответственность. – Полковник протянул Валерке водку.
Штукин бормотнул какие-то слова благодарности и маханул налитое залпом, не почувствовав горечи. Водка пилась, как вода. Он отер губы тыльной стороной ладони и осторожно поставил пустой стакан на стол. Ильюхин закупорил бутылку и убрал ее в сейф, оставив стакан на столе. Они помолчали, потом Виталий Петрович помассировал себе виски пальцами и глухо сказал:
– Думаю, что выбранная мной манера общения с тобой – вообще, и по работе в частности, как говорит наш император – не продумана, романтична и, наверное, не совсем правильна, но… выбор сделан. А поэтому я скажу тебе сейчас то, что должен был бы сказать лишь после всех проверок и сомнений. Не подведешь?
– Теперь нет, – мотнул головой Штукин, ощущая, как водка начинает его «цеплять». – Круче, чем в лифте, не будет.
– Кто знает, что еще будет… – вздохнул Ильюхин и чуть понизил голос. – Мы ведь внедрить-то тебя собирались, как ты помнишь, в дочернюю структуру Юнгерова. Заход издалека… А тут… Он тебя сам приглашает. На человечьей беде, на случае да на твоем везении – такая удача. А потому и увольнять тебя нужно срочно – как скомпрометировавшегося. Как тебе такой поворот с особой цинизмой? Будем разводить кактусы и вышивать гладью? Случай особый, думаю, что наверху я смогу быстро все утрясти… Ты-то сам готов? Подумай еще раз…
Валера опустил голову и махнул рукой:
– Я, товарищ полковник, все давно уже обдумал… Мне б сейчас стакашок самогоночки мутной…
– Ебануть?
– Так точно, вот это самое слово… А то – как-то уж очень неожиданно закончилось мое мирное счастливое детство…
– Ладно, – тяжело поднялся из-за стола Ильюхин. – Сейчас тебя допросит следователь – прямо здесь, в моем кабинете… В комфорте, так сказать… А потом я уже в других кабинетах тебя завиновачу по полной программе. Дескать, не место таким… и так далее…
– Я понимаю, – с трудом сглотнул Валерка непонятно из-за чего возникший в горле ком и вдруг, неожиданно для самого себя, спросил: – Товарищ полковник… А вот… Если бы не было никакого внедрения… Если бы просто – опер Штукин и весь этот компот… Меня что, уволили бы? По-настоящему?
Виталий Петрович остановился уже практически в дверях своего кабинета и долго молчал, не оборачиваясь. Потом все же повернулся и тихо ответил:
– Есть такое правило: не надо множить сущностей сверх необходимого… В Доме книги, я как-то раз заходил, любопытная литература продается – из серии «Альтернативная история». Что бы было, если… Я полистал – херня это все. Занимательное чтиво для людей, у которых много свободного времени. История не знает сослагательного наклонения. Я ответил на твой вопрос? Знаешь, мне ведь проще было бы сказать: «Что ты, что ты, конечно, не уволили бы…» Но я не знаю, что бы было, если… И на кофейной гуще гадать не умею. Я привык иметь дело с тем, что есть. Ты меня понял?
– Вполне, – кивнул Штукин. Не таких, ох не таких слов ждал он от полковника, хотя и оценил, что Ильюхин постарался ответить ему максимально честно. Но Валерке, наверное, не честность сейчас была нужна, а теплота человеческая, участие. Он вдруг ощутил себя маленьким совсем пацаненком, которому так хочется уткнуться в отцовскую грудь и выплакать туда всю обиду и весь страх… Штукин сжал зубы и постарался задавить все бушевавшие в его душе эмоции.
Полковник все еще медлил, не выходил из кабинета. Наконец он взялся за ручку двери и, нажимая на нее, сказал:
– Мне тут недавно один крупный бандюга загадку загадал: чем, мол, жизнь от члена отличается? Я спрашиваю его: «Ну и чем?» А он руками развел: «Жизнь жестче».
Валерка улыбнулся, хоть на душе у него и не стало менее муторно.
– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Ильюхин. – Раз чувство юмора осталось – значит, все в порядке будет. Держись, опер.
Допрос в кабинете полковника много времени не занял, а долгие и муторные разговоры с оперативниками Виталий Петрович замял. Следователь же, как лицо процессуально независимое, интересовался в основном голой фактурой. Ну, Штукин и не выходил за рамки этой куцей фактуры: дескать, собирались ехать в Пушкин, заехали за термосом, а тут как начали стрелять, а больше я ничего не знаю, доверительных отношений ни с кем из потерпевших не имел… И все.
После допроса Валера и Виталий Петрович еще пошептались минут сорок, а потом полковник отпустил опера и отправился к Крылову – вешать на Штукина «всех собак», как и обещал. К Крылову Ильюхин пошел как бы для того, чтобы «выработать совместную линию» для завтрашнего обстоятельного доклада начальнику ГУВД и начальнику СКМ.
Штукин, конечно, этот разговор слышать не мог, но представлял, о чем пойдет речь, более того, ставил себя на место Ильюхина и думал, что бы он сказал сам в этой ситуации. Валерка никогда не узнал, что отдельные его мысли практически полностью совпали с реально прозвучавшими словами.
А Ильюхину сыграть крайнюю степень раздражения в кабинете Крылова было не так уж сложно. Виталий Петрович едва только слюной не брызгал:
Цикл «Бандитский Петербург» Андрея Константинова охватывает период с 1991 по 1996, самый расцвет периода первоначального накопления капитала. Роман «Журналист» повествует о судьбе Андрея Обнорского, переводчика, прослужившего с перерывами в Южном Йемене и Ливии с 1985 по 1991 годы. Возвратясь на Родину, Обнорский стал работать в молодежной газете Санкт-Петербурга, вести криминальную хронику. Именно ему передал досье на Антибиотика погибший Сергей Челищев. Образ Обнорского — автобиографичен.
Цикл «Бандитский Петербург» Андрея Константинова охватывает период с 1991 по 1996, самый расцвет периода первоначального накопления капитала. «Адвокат» — первая книга этого цикла. Все персонажи — вымышлены, но атмосфера и настроение тех лет переданы достаточно точно. Описаны реальные комбинации и способы «делания» денег в тот период.
Цикл «Бандитский Петербург» Андрея Константинова охватывает период с 1991 по 1996, самый расцвет периода первоначального накопления капитала. «Адвокат-2» продолжает рассказ о судьбах Сергея Челищева и Олега Званцева с того самого момента, на котором закончился роман «Адвокат».
«Бандитский Петербург-98» – это цикл очерков, посвященных природе российского бандитизма в его становлении и развитии, написанных живо и увлекательно, включающих как экскурсы в историю, так и интервью с современными «криминальными персонажами». А. Константинов демонстрирует глубокое знание материала, но движет им не просто холодный интерес исследователя. Автор озабочен создавшейся в нашем обществе ненормальной ситуацией и пытается вместе с читателем найти способы выхода из нее.В отличие от обычной преступности, противодействующей государственным институтам общества, организованная преступность, наступая на общество, использует эти институты в своих целях.Аулов Н.
Цикл «Бандитский Петербург» Андрея Константинова охватывает период с 1991 по 1996, самый расцвет периода первоначального накопления капитала. Роман «Журналист-2» продолжает рассказ о судьбе Андрея Обнорского. Обнорский, журналист криминального отдела Санкт-Петербургской молодежной газеты, впутывается в историю с кражей картины «Эгина» из одной частной коллекции. Исследуя обстоятельства дела, Обнорский сталкивается с вором в законе Антибиотиком, о котором до сих пор был только наслышан.
Мог ли в самом страшном сне представить себе журналист Андрей Обнорский-Серегин, что на пути всемогущего криминального авторитета, Антибиотика, встанет загадочная и очаровательная израильтянка Рахиль Даллет, обладательница странного медальона, с каждой изполовинок которой на него будут глядеть из прошлого знакомые лица. Что для него самого женщина эта станет больше, чем жизнь, а ее прошлая страшная жизнь войдет в его мозг как нож, и, как призыв к… войне.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
… напасть эта не миновала и областной центр Донское на юго-востоке российского Черноземья. Даже люди, не слишком склонные к суевериям, усматривали в трех девятках в конце числа этого года перевернутое «число Зверя» — ну, а отсюда и все катаклизмы. Сначала стали появляться трупы кошек. Не просто трупы. Лапы кошек были прибиты гвоздями к крестам, глаза выколоты — очевидно, еще до убийства, а горло им перерезали наверняка в последнюю очередь, о чем свидетельствовали потеки крови на брюшке. Потом появился труп человеческий, с многочисленными ножевыми ранениями.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В маленьком канадском городке Алгонкин-Бей — воплощении провинциальной тишины и спокойствия — учащаются самоубийства. Несчастье не обходит стороной и семью детектива Джона Кардинала: его обожаемая супруга Кэтрин бросается вниз с крыши высотного дома, оставив мужу прощальную записку. Казалось бы, давнее психическое заболевание жены должно было бы подготовить Кардинала к подобному исходу. Но Кардинал не верит, что его нежная и любящая Кэтрин, столько лет мужественно сражавшаяся с болезнью, способна была причинить ему и их дочери Келли такую нестерпимую боль…Перевод с английского Алексея Капанадзе.
Что нужно для того, чтобы попасть в список десяти самых опасных преступников Америки? Первое, быть маньяком. И, второе, совершить преступление, о котором заговорят все.Лос-Анджелес, наше время. От подрыва самодельного взрывного устройства гибнет полицейский.Для Кэрол Старки, детектива из отдела по борьбе с терроризмом, поймать и обезвредить преступника не просто служебный долг. В недавнем прошлом она сама стала жертвой такого взрыва, и только чудом ей удалось выжить. Опытный детектив не знает, что в кровавой игре, счет в которой открывает маньяк-убийца, ей предназначена ключевая роль.
Майор Пол Шерман – герой романа, являясь служащим Интерпола, отправляется в погоню за особо опасным преступником.
Сотруднику уголовного розыска Валерию Штукину предлагают внедриться в структуру бывшего криминального авторитета Юнгерова, который, в свою очередь, решает направить для службы в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…
Волею судьбы сотрудники уголовного розыска Валерий Штукин и Егор Якушев становятся не просто чужими друг другу – они становятся врагами. И это несмотря на то, что у них есть много общих знакомых и друзей, да и их взгляды на жизнь не так сильно расходятся. Но так уж вышло: одного руководство уголовного розыска внедряет в структуру бывшего криминального авторитета Юнгерова, а другого, наоборот, мафия направляет служить в милицию. А еще непреодолимым препятствием между двумя офицерами становится смерть сотрудницы прокуратуры, с которой каждого из них связывали не только служебные отношения… Развязка такой конфликтной ситуации не может не быть трагичной…
Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно… Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская… Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске. Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * * «Со времени написания романа „Свой — Чужой“ минуло полтора десятка лет.