Вне игры - [5]
Войдя в наш подъезд, который, по выражению отца, «имел запах консервированной мочи», они стали, весело переговариваясь, подниматься по винтовой лестнице. Мама шла впереди, и вдруг, где-то на самом крутом вираже, она вскрикнула и резко остановилась. У её ног, скрючившись и приняв почти форму улитки, лежал мужчина.
По его мирному храпу родители поняли, что он спит. Наклонившись поближе, в свете тускло горевшей лампочки, они узнали нашего соседа, опереточного артиста Аверьянова. Рядом с ним на ступеньках лежала авоська, из которой торчали пучок петрушки, морковь и завёрнутый в газету кусок сырого мяса. Ещё утром он пошёл на рынок, а потом, очевидно, загулял с друзьями. Когда разбуженный Аверьянов увидел перед собой мою красивую нарядную мать, в смущении и в то же время с восторгом он вскочил на ноги и сделал попытку поцеловать ей руку. «Киса! Киса!» — повторял он, в восхищении наклоняясь к её руке, и в самый неподходящий момент неожиданно пукнул. Продолжая держать её руку около губ и как-то особенно изогнувшись, он другой рукой стал разгонять воздух за своей спиной, при этом бесконечно повторяя: «Пардон! Киса! Пардон!» Умирая от хохота, отец схватил его под мышки и вместе с авоськой внёс в квартиру. А мама уже бежала по коридору к нашей комнате. Тушь от смеха потекла у неё по щекам, а вслед ей неслось: «Кисс-а! Ки-сс-а! Пардон!»
А однажды я проснулась от тишины. Свет горел ярко, как всегда, мне показалось, что в комнате были люди, но все как будто замерли на мгновение. И вдруг среди этого яркого безмолвия я услышала странный хрипловатый голос отца:
— Хорошо, — сказал он, и мне показалось, что кто-то держит его за горло, — но ребёнок будет мой!
— Нет, мой! — твёрдо ответила мама.
— Нет, только мой! — выкрикнул отец и вскочил, опрокинув стол.
— Володя, что ты! — заговорили какие-то голоса.
В этот момент занавеска отдёрнулась, и мама, схватив меня на руки, быстро понесла из комнаты. Я успела увидеть стоящего у окна отца. Он был бледен и тяжело дышал. С двух сторон его поддерживали два маминых брата, они что-то говорили ему, пытаясь успокоить. Остальных я не успела разглядеть. Меня унесли спать к соседям.
Потом папа уехал с театром на гастроли и долго не возвращался. А у нас в комнате стал жить Владимир Павлович Бурмейстер, новый мамин муж.
Помню, как однажды мама взяла меня с собой в санаторий «Архангельское». Там отдыхали и лечились военные, в основном генеральский состав. А актёрская группа приехала к ним давать концерты. Мне было, наверное, лет пять. Внутри санаторий меня поразил красными ковровыми дорожками, широкими лестницами и вкусной едой. Днём мы с мамой гуляли по парку. И мне почему-то было страшно. Усадьба была полуразрушена. В снегу стояли большие деревянные ящики, из которых выглядывала то чья-то рука, то голова с отбитым носом. А на крыльях колоннады стояли в снегу старинные стулья с вывороченными внутренностями. Грустное это было зрелище. Мама взяла с собой мои лыжи, и я пыталась кататься на них по парку. Вот тогда-то я впервые и увидела Владимира Павловича. Он всё время ходил с нами. И мне уже тогда показалось, что от него исходит опасность. Он пытался со мной разговаривать и играть, но я смотрела на него исподлобья и говорила только одно: «Ты Волк! Ты Волк!» и один раз даже замахнулась на него лыжей. Удивительные люди эти дети, их невозможно обмануть!
Потом я часто видела его в театре. Он работал вместе с мамой и тоже танцевал и ставил балетные спектакли. Я привыкла к нему, мы подружились, и, наверное, поэтому теперь его появление в доме не удивило меня. Это позже, уже повзрослев, я поняла, какой подарок сделала мне судьба, наградив таким отчимом, фактически вторым отцом. Это был необыкновенно интеллигентный, чуткий, добрый, нежный человек. Гениальный балетмейстер, получивший всемирное признание и при этом сохранивший удивительную скромность и чувство собственного достоинства. Он обладал необыкновенно красивой внешностью и манерами настоящего аристократа. Его мать была внучатой племянницей Петра Ильича Чайковского. Но всё это я узнала и оценила потом. А тогда, в этом своём детском мире, я никак не могла понять, куда девался папа. Почему его так долго нет? Я без конца спрашивала маму о нём. Она отвечала уклончиво, а однажды сказала, что завтра мы пойдём навестить папу. Помню, что мы пришли в какую-то чужую комнату, и в ней почему-то был папа. Конечно, я была рада видеть его, но странное чувство недоумения осталось в моей душе после этой встречи. Папа, мой любимый папа, был как-то растерян, виновато улыбался и совсем не шутил…
Не знаю, сколько месяцев это продолжалось, но однажды, придя домой, я увидела там отца. Я была в восторге! И мы стали жить все вместе. Только папа теперь спал на раскладушке около моей занавески.
Будучи уже взрослой, я узнала, как всё это произошло. Когда отец с Театром Сатиры поехал на гастроли, он был потрясён и убит разводом с мамой. Грустный, стоял он в вагоне поезда, глядя в окно. А рядом в другое окно смотрела очаровательная молодая артистка. На глазах у неё были слёзы.
— Что с вами? — ласково спросил отец. — Голубушка, что случилось?
Это издание подводит итог многолетних разысканий о Марке Шагале с целью собрать весь известный материал (печатный, архивный, иллюстративный), относящийся к российским годам жизни художника и его связям с Россией. Книга не только обобщает большой объем предшествующих исследований и публикаций, но и вводит в научный оборот значительный корпус новых документов, позволяющих прояснить важные факты и обстоятельства шагаловской биографии. Таковы, к примеру, сведения о родословии и семье художника, свод документов о его деятельности на посту комиссара по делам искусств в революционном Витебске, дипломатическая переписка по поводу его визита в Москву и Ленинград в 1973 году, и в особой мере его обширная переписка с русскоязычными корреспондентами.
Настоящие материалы подготовлены в связи с 200-летней годовщиной рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, которая празднуется в 2014 году. Условно книгу можно разделить на две части: первая часть содержит описание дуэлей Лермонтова, а вторая – краткие пояснения к впервые издаваемому на русском языке Дуэльному кодексу де Шатовильяра.
Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).
Один из самых преуспевающих предпринимателей Японии — Казуо Инамори делится в книге своими философскими воззрениями, следуя которым он живет и работает уже более трех десятилетий. Эта замечательная книга вселяет веру в бесконечные возможности человека. Она наполнена мудростью, помогающей преодолевать невзгоды и превращать мечты в реальность. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.
Если человек родился, нужно хотя бы прожить жизнь так, чтобы поменьше было совестно. О том, чтобы вовсе не было стыдно, не может быть и речи. Обязательно есть, за что стыдиться: потакал страстям… Ну нет в тебе Отца Сергия — не ночевал он никаким образом — палец же себе не отсечешь за то, что возжелал. Потом начинаешь мучиться: зачем мне это было нужно? У Канта есть дивная запись: мочеиспускание — единственное наслаждение, не оставляющее укоров совести. Все остальные… Нажрался. Зачем? Напился. Зачем? Любовные связи.