Вне игры - [39]

Жил он тогда на Рублёвском шоссе. Примчались мы, а там нас уже встречают Сева Абдулов — мой давний приятель по радио, Ваня Дыховичный — кудрявый красавец синеглазый, и ещё какой-то физик, не помню его имени, Володин друг. Уселись мы с Риткой на какую-то смешную надувную мебель. Мальчики нам карпа в сметане подают, а я опять ни пить, ни есть не могу. Смотрю на Володю и, как тогда в Париже, про себя думаю: «Я с Высоцким! Я с Высоцким!» И хочется смеяться и плакать от радости, что он для меня поёт! А Володя всё время спрашивал: «Ну, что хочешь? Что спеть?» И я как ненормальная: «Охоту на волков!» Он мне её тогда три раза пел. Потом принёс какие-то листочки, на которых карандашом было что-то написано. «Вот, — говорит, — последнее, что написал». Это была песня про шахматы.

Не знаю, сколько мы там пробыли, но надо было возвращаться домой. И тут он узнал, что у меня сын есть. Побежал на кухню, достал из холодильника икру, помидоры, огурцы, ещё какие-то деликатесы и стал мне всё это в сумочку запихивать. Я говорю: «Что ты, Володя, не надо!» А он: «Нет-нет! Это ребёнку!» Это меня поразило. Душа его была бездонна и безгранична.

Ритку отправили домой на машине с Ваней. А меня Володя сам повёз. И вот мы едем с ним и о жизни беседуем. И я ему стала такую дурь нести! Как вспомню, опять готова сквозь землю провалиться, как в Риге, когда не узнала его. Стала я ему говорить о своём друге. Дескать, он тоже на гитаре играет и поёт хорошо, и, мол, я вас как-нибудь познакомлю. Тут мы к дому моему подъехали. Он наклонился ко мне, обнял и хотел поцеловать. А я его рукой отстранила и говорю: «Не надо». Володя так грустно посмотрел на меня и с горечью сказал: «Дура ты!»

И вот уже сколько лет прошло, а я всё как эхо повторяю за ним: «Дура я».

А может быть, не такая уж дура, а?

…Ничего случайного в жизни не бывает. Все встречи и все разлуки предначертаны судьбой. В юности всё чего-то просишь, всё что-то загадываешь. А потом повзрослеешь — и поймёшь: всё по воле Божьей.

У меня так часто бывало. Господи, думаю, не отнимай у меня этого человека или этих друзей! Почему? За что? А пройдёт время — и оказывается: слава Богу, что Он меня от этих людей отвёл. Хорошо, что меня сейчас предали, а не когда я буду старой, немощной и одинокой. Да буду ли я ещё старой — неизвестно. Как Господь решит.

Вот так и все встречи мои и разлуки для чего-то нужны, видно, были. И мне нужны, и другим людям. Надо из всего уроки извлекать. Так что я теперь ни о чём не волнуюсь, ничего особенного не прошу. Лишь бы здоровье было у меня и у моих близких. А там Господь мудро распорядится, как с моей судьбой поступить.

Главное — душу свою не изгадить. Злобой, жадностью, местью, лестью. Но мне кажется, что родители мои постарались и сумели с детства и на всю жизнь внушить мне — существуют границы нравственные, которые нельзя переступать!

Что-то повело меня в философствование, а мужчины этого в женщинах не любят. Так что лучше продолжу о мужчинах.

Где-то тут у меня ещё одна «лента» сохранилась. Старая, много ей лет… Так что опять с затемнениями.

…Вот вижу: такой толстый мальчишка, в прыщиках, застенчивый, но очень обаятельный, вместе с нами поступает в Щукинское училище. И как-то все мальчишки к нему с пиететом относятся. Странно… обычно в школе таких лупили. А-а, понятно — Андрюша Миронов, маменькин сыночек. Не очень-то я таких любила. Я всё больше со шпаной по крышам лазала, в сугробы прыгала с третьего этажа — парашютисткой хотела стать. Что, не похоже? Нет, правда, во мне много всего намешано. Ведь папа меня не только учил быть честной, доброй, искренней, но и чувством юмора наградил, слава богу. Он мне всегда говорил: «Смех — лучшее орудие в борьбе со всякими негодяями. Никого, доченька, не бойся — ты на них в бане погляди». Так что я никаких хулиганов в нашем дворе не боялась, и они меня тоже уважали.

…А Андрюша смешной был, странный. Я долго не могла понять, какой он настоящий. Он всё шутил, острил, всё кого-то показывал. Здорово! Талантливо! А я смотрю на него и вижу — это маска, прекрасная, обаятельная маска. Ну, а там, дальше, что? Там, где душа? Иногда мне думается, он даже сам себе не решался правду о себе сказать. Тогда надо было бы измениться в корне. И жить не так, и любить не тех… а он этого не мог. У него мама была, и она ему всю жизнь расписала. Вот так мне почему-то кажется. Поэтому я в глубине души всегда Андрея немного жалела. Всё хотелось успокоить его, остановить, чтобы он не мчался так… И больше всего я любила его замечательные работы в кино. Сначала «Достояние республики», а потом «Мой друг Иван Лапшин». Именно там, в этих ролях, я увидела Андрюшину душу и сердце. Увидела то, что он тщательно скрывал. И это было замечательно. И поэтому мне всё равно, что о нём говорят и пишут. И особенно женщины. У меня был и остался свой Андрей!

Не помню, какой это был год, кажется, лет за пять до его смерти. Собрались мы своим курсом в училище, как всегда, 23 октября. К концу вечера все куда-то разбрелись, а Андрей, наоборот, приехал позже и очень хотел общения. Стал всех искать-собирать и собрал шестерых девочек: «Давайте ко мне поедем, у меня дома никого нет». Мы, конечно, с радостью согласились. Все его любили, он всегда был как солнышко в хмурый день. И привёз он нас на Селезнёвку, в свою шикарную квартиру. Вернее, две квартиры в одной — так он их удачно объединил. Никто из нас в таких домах не был. Просто музей! Антиквариат. Везде фигурки из фарфора — Андрей в разных ролях. Так всё красиво, со вкусом. И вдруг заводит он нас в маленькую комнату, открывает шкаф и достаёт множество дамских шляпок! Ну прямо Синяя Борода! Шляпки эти, как он сказал, носила его мама. Коллекция была потрясающая. И вот Андрей, как некий художник, стал на нас шляпки надевать. Каждой девочке — свою, как он считал, для неё подходящую! По характеру. Я загадала: «Если мне эту шляпку наденет…» И он надел. А потом посадил нас в гостиной за шикарный стол. И не меньше, чем шляпок, достал всяких напитков: французское вино, коньяки, виски, джин… В общем, как в сказке! Тогда ничего этого и купить-то было нельзя. И началась сумасшедшая ночь! Под стать балу у Воланда, только дамы в одеждах и даже в шляпках! Как он с каждой из нас танцевал! Как ухаживал за нами! Все были королевами! А в шесть утра королевы пошли на метро. Подавая мне пальто в передней, он тихо наклонился и шепнул: «Вернись…»