Вне игры - [40]

Раньше я не понимала, почему фотографы всегда говорили: «Смотри, сейчас птичка вылетит!», а теперь-то я это хорошо понимаю…

Закрываю глаза, начинаю смотреть моё «кино».

Лети, моя Синяя птица!

Моя любовь!

* * *

Сейчас я хочу вернуться к теме дружбы. Дружба для меня такая важная штука, не менее важная, чем любовь. Хотя дружба — это просто одна из граней любви.

И вот эта грань в моей жизни так сверкает, что подчас заслоняет всё остальное. Здорово, когда у тебя есть подружка с детства, это я уже говорила, да и в течение жизни постепенно как-то адсорбируется круг друзей. С мужчинами тоже интересно бывает, очень часто некоторая влюблённость переходит в нежную дружбу. Это мне всегда очень нравилось, потому что знаешь, что это друг, но некоторый флёр влюблённости остаётся. И, как это ни странно, все мои друзья не работают в театре. То есть почти все. «Почему?» — спросите вы. А потому, что дружба в театре — это очень большая редкость. Ну вот, приехали! А родители как же? А вот в том-то и дело, что у мамы была только одна подруга в театре, да и то в молодости, а потом, когда я уже подросла, я очень часто замечала, что она на подругу «не тянет». На мой взгляд, очень завистливая и злющая тётка. Часто мама после прогулок с ней возвращалась в слезах, так как та очень любила какую-нибудь гадость ей сказать. И когда я маме говорила: «Какой же она тебе друг?» — она только вздыхала в ответ: «Ну, мы ведь в молодости дружили». Не понимаю я этакой дружбы. У отца, мне казалось, много было друзей, впрочем, он всегда всё прикрывал и шутками, и анекдотами. А что там на душе у него было, не знаю. Знаю только одно: что родители очень передо мной виноваты в том, что никогда всей правды о Театре мне не говорили. То есть той самой, которая и есть Театр изнутри. А всё требовали, чтобы я всегда говорила только правду. Вот так я со своей правдой столько горя хлебнула, что «ни в сказке сказать, ни пером описать». Когда ещё в училище я узнала, что моя подружка меня продала, это было как гром среди ясного неба! А потом — дальше больше: оказалось, что в Театре ни в коем случае правду говорить нельзя, то есть всё что угодно, кроме правды. А я вечно не туда попадала. Скажу кому-нибудь: «Вы мне вчера так в спектакле понравились!» А мне друг мой Володя Сверчков: «Ты что, надо не этой артистке говорить, а вон той». Я говорю: «Так та мне совсем не нравится». А он мне чуть ли не рот рукой закрывает, чтобы никто не услышал. Так и прозвал меня «Нелепка».

Да, замечательный он был человек, мы с ним очень подружились. Он был внуком знаменитой артистки В. Н. Пашенной. Работал он в театре режиссёром, а в это время в Малый театр пришёл Леонид Викторович Варпаховский, ученик В. Э. Мейерхольда, красавец, аристократ. Он в театр с утра на репетицию приходил, как на праздник, в чёрном костюме с «бабочкой», всегда элегантен. Волосы стального цвета аккуратно зачёсаны.

Володя Сверчков его обожал и работал вторым режиссёром во всех спектаклях Варпаховского. Шёл тогда у нас спектакль «Палата» по пьесе А. Алёшина. Там была небольшая роль медсестры. Когда я увидела этот спектакль, так он мне понравился! Там играл великолепный актёрский состав: В. Д. Доронин, П. А. Константинов, А. Н. Аненков, Р. Д. Нифонтова, а роль медсестры играла моя подружка Людмила Пирогова. И когда я сказала ей, что хочу тоже эту роль сыграть, то она сама меня «ввела» в спектакль вместе с Володей Сверчковым, и наша дружба от этого только окрепла. И ещё есть у меня в Малом театре верный друг — это Татьяна Рыжова, внучка той самой гениальной В. Н. Рыжовой. Мы с ней, правда, одни и те же роли не играли, но дружили и продолжаем нежно любить друг друга все эти годы. Так что бывают, конечно, везде исключения из правил.

А честно говоря, я всегда в Малом театре чувствовала себя этаким «подкидышем». Я ведь окончила Вахтанговское училище, а они признавали только своих «щепкинцев». Театр — это очень не простой организм. А Малый театр тогда был особенным. В него часто брали самых лучших артистов из других театров или из провинции, где они были «звёздами». А попав на сцену Малого театра, эти «звёзды» часто гасли. Как я выжила, не знаю. Может, тоже из-за какого-то внутреннего стержня, который сохранился во мне с детства благодаря моим родителям. И хоть и гнули меня часто, но сломать не могли.

Могила Неизвестного солдата.

Горит огонь, кругом лежат цветы.

И маршируют юные ребята

В почётном карауле у звезды.

А я свои цветы несу на сцену,

Где неизвестных тысячи ребят

Приходят позабытым всем на смену,

Чтобы пополнить наш актёрский ряд.

И в массовых картинах умирают,

И в эпизодах душу отдают,

И короля блистательно играют,

И Чацкому карету подают.

Безвестные, забытые герои,

Без вас Театру не прожить и дня.

Вы честно отыграли свои роли,

Но все забыли ваши имена.

И вот я вам цветы несу на сцену

И кланяюсь вам низко, до земли.

Я подвигам актёрским знаю цену,

Солдаты неизвестные мои!

Как я была счастлива, когда пришла в Театр! А тут ещё роль у А. В. Эфроса. Я просто летала по театру, молодая, счастливая! «Что это она такая весёлая?» — заметила, глядя мне вслед, Е. Н. Гоголева, не без раздражения. А Е. М. Шатрова, заметив эту мою лёгкость и весёлость, пригласила меня играть с ней в спектакле «Веер леди Уиндермиер» её дочку. Роль эта была комедийная, она состояла вся из одной фразы: «Да, мама!», которая повторялась каждый раз по-разному, в зависимости от ситуации. Я была в восторге и от роли, и от счастья играть с Е. М. Шатровой. Она тоже была гениальной актрисой, жаль, я застала её уже совсем пожилой. Елене Митрофановне понравилось, как я играю, и она стала брать меня с собой выступать с этим отрывком в концертах. И ещё я поняла, какой она удивительно порядочный человек, когда после смерти моего отца она помогла мне получить от ВТО деньги на памятник на Новодевичьем кладбище.