Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына - [214]
Горький парадокс: Александр Солженицын, столь вожделенно ждавший и приближавший конец советской власти, оказался прямым наследником и усердным продолжателем ее дела.
«В 1942 году, в Сталинградской степи моего отца хоронил не Солженицын. Хоронил его — соратник, боевой русский офицер, ставший впоследствии другом нашей семьи. Не знаю, что ещё должен был отдать России мой отец, Абрам Исаакович Кушнер, чтобы г-н Солженицын из 2002 года видел его на передовой „погуще“. Действительно, доживёт до победы не каждый. Слава Б-гу, Солженицын дожил… И никогда бы никто не посмел поставить вопросительный знак на его боевом пути, если бы сам же он в грех и не вводил. Ведь командир звукоразведывательной отдельной батареи — всё же не пехотный лейтенант, поднимающий взвод в атаку, и не лётчик-истребитель и… долго можно продолжать. Шансов дожить до общей победы побольше… И не Солженицына ли видел „рядовой фронтовик, оглядывающийся с передовой себе за спину“»,[821] — пишет Борис Кушнер.
Законный вопрос, но не мне, ходившему в те годы под стол пешком, на него отвечать. А вот фронтовика, по-пластунски пропахавшего пол-Европы, послушаем:
«Надо разъяснить, что такое была эта звукобатарея и где она находилась, — продолжает Г. Бакланов, — По понятиям фронтовиков, находилась она в глубоком тылу. [Сержант Илья] Соломин [служивший в батарее Солженицына] указывает: 1,5–2 километра от передовой. Нет, значительно дальше, сам Солженицын признает: 3 километра. Вот туда-то „сверхусильным напором“ и переместился он из конского обоза». И чуть раньше: «Ведь он за всю войну ни разу не выстрелил по немцам, туда, где он был, пули не долетали. Так ты хоть других не попрекай. Нет, попрекает. В одной из своих статей стыдит покойного поэта Давида Самойлова (на фронте Давид Самойлов — пулеметчик второй номер), что тот недолго пробыл в пехоте, а после ранения — писарь и кто-то еще при штабе. Но сам-то Солженицын и дня в пехоте не был, ни разу не ранен, хоть бы сопоставил, взглянул на себя со стороны, как он при этом выглядит».
И дальше: «На прямой вопрос [интервьюера „Известий“], где располагалась солженицынская звукобатарея: „Это был ближний тыл или фронт?“ — Соломин отвечает: „В боях батарея участия не принимала, у нас была другая задача“. — „Солженицыну выпадало в боях участвовать?“ — „Я же сказал — у нас были другие задачи. Я не помню, чтобы он непосредственно в боях участвовал, в бою пехота участвовала“».[822] «Соломин воевал с первых дней, дважды ранен, брат убит на фронте, мать, отца, сестренку немцы уничтожили в Минске, как уничтожали всех евреев. Солженицын призван в армию (повторим: не сам добровольцем пошел защищать родину, военкомат призвал исполнить долг мужчины и гражданина) аж в октябре 41-го года. Немцы уже подходили к Москве, судьба России решалась, он продолжал преподавать детям математику в школе, в глубоком тылу. И когда под Сталинградом шли бои, там по нынешним подсчетам погибло у нас более двух с половиной миллионов человек, он все еще был в тылу, в обозе, во втором или даже в третьем эшелоне».[823]
Г. Бакланов итожит: «Не по статистике, по своему личному наблюдению, все-таки почти всю войну я пробыл на фронте не пехотинцем, но с пехотой… так вот по моему наблюдению евреев-пехотинцев в процентном отношении ко всему населению было меньше, чем русских. Не удивлюсь, если окажется, что и русских в процентном отношении к населению было в пехоте меньше, чем, скажем, узбеков, таджиков, киргизов, туркмен. Вот же, повторяю, пишет директор музея „Сталинградской битвы“, что под Сталинградом солдаты из Средней Азии и с Кавказа составляли больше половины сражавшихся… В пехоту гнали, в первую очередь, крестьян. И не нация тут решала, а — уровень образования. Талантливых людей, самородков, скажем, в русской деревне было, возможно, не меньше, чем в городах, да вот уровень образования отличался. У немцев танкисты были, в основном, не крестьяне, а рабочие, наши „братья по классу“. А у нас к концу 42-го года стали отзывать с фронта сталеваров, в тылу они были нужней, чем на фронте. Исследователь, если он действительно исследует, а не искажает историю, не может не понимать всего этого, не знать».[824]
Итак, кто воевал в пехоте, а кто в авиации, кто командовал звуковой батарей, а кто варил сталь в тылу, — не нация решала, а уровень образования. Просто, как Божий день.
Но вот к тому, как воевал каждый на своем посту и участке, одна нация отношение имела — не потому, что обладала особыми бойцовскими качествами, а потому, что враг поставил ее в особое положение, — избрав для тотального уничтожения. Отсюда и двойной «налог кровью», какой платили еврейские бойцы на всех фронтах; отсюда же опережающее другие народы число героев и награжденных боевыми орденами — вопреки гнусным манипуляциям с наградными списками.
