Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына - [213]
В 1967 году, когда был открыт гигантский мемориальный комплекс на Мамаевом кургане, под куполом большого зала, на гвардейской ленте, были высечены слова: «Да, мы были простыми смертными, и мало кто уцелел из нас, но все мы выполнили свой патриотический долг перед священной матерью-Родиной». Слова эти выложены гигантскими золотыми буквами. Но тоже — без акцентировки. Принадлежат они Василию Гроссману — писателю и солдату, который провел здесь, под ураганным огнем, сотни дней и ночей, и потом воспел подвиг защитников Сталинграда, как никто другой. Но имя его — нигде не упомянуто.[817]
«У моей первой повести о войне, — свидетельствует писатель и воин из другого поколения Григорий Бакланов, — было посвящение: „Памяти братьев моих — Юрия Фридмана и Юрия Зелкинда, — павших смертью храбрых в Великой Отечественной войне.“ Как же на меня давили в журнале, как вымогали, чтобы я снял посвящение: а то ведь получается, что евреи воевали. Я, разумеется, посвящение не снял. Тогда, в тайне от меня, уже в сверке, которую автору читать не давали, его вымарали».[818]
«Всё мое детство прошло в тени разговоров о „евреях, воевавших в Ташкенте“, — пишет представитель третьего поколения, профессор математики Питтсбургского университета, поэт и публицист Борис Кушнер (1941 года рождения). — Сейчас я подумал, когда же слышал „ташкентскую легенду“ в последний раз — до прочтения [солженицынского] двухтомника. И вспомнил. Было это 9 мая 88 или 89 г., почти перед самым моим расставанием с Россией. На платформе Кратово. Один ветеран поддерживал другого. Очевидно, они отметили праздник. Заметив меня, тот, который нуждался в поддержке и, видимо, стеснялся этого, сказал, что, вот, воевал, проливал кровь и по праву выпил. „А где был твой отец? Небось, и сейчас в лавке торгует“. Я спокойно объяснил ему, где находится мой отец [погиб в 1942-м под Сталинградом]. Он как-то поперхнулся и дал другу увести себя. Я простил ветерана на месте, пожалуй, и обидеться не успел… Не вина это ветерана, а беда его».[819]
Беда. Непонятно, для кого большая, ибо нет такой меры, чтобы измерить — кто сильнее искалечен гнусным наветом: оболганные евреи или обманутые русские.
Солженицын как бы не отрицает, что евреи воевали против гитлеровцев не менее напряженно, чем другие народы: «число евреев в Красной армии в годы Великой Отечественной войны было пропорционально численности еврейского населения, способного поставлять солдат» (т. II, стр. 363–364). Но тут же и отрицает, что «народные впечатления той войны продиктованы антисемитскими предубеждениями» (т. II, стр. 364). (Здесь, кажется, в первый и последний раз на протяжении обоих томов говорится об антисемитизме как о предубеждении, и только для того, чтобы его отрицать!)
По Солженицыну, народные впечатления имели под собой вполне рациональное основание: евреи «штурмовали Ташкент» — если не буквально, то фигурально. Ибо даже на фронте они грудились «в Ташкенте», то есть подальше от передовой: при штабе, в интендантстве, в обозе, в культпросвете, в медицине. (Как лагерные придурки, пристраивавшиеся, по его версии, кладовщиками и нормировщиками, чтобы уберечься от лесоповала).
«Как бы неоспоримо важны и необходимы ни были все эти службы для общей конечной победы, а доживет до нее не всякий, — резонерствует Солженицын. — Пока же рядовой фронтовик, оглядываясь с передовой себе за спину, видел, всем понятно, что участниками войны считались и 2-й и 3-й эшелоны фронта: глубокие штабы, интендантства, вся медицина от медсанбатов и выше, многие тыловые технические части, и во всех них, конечно, обслуживающий персонал, и писаря, и еще вся машина армейской пропаганды, включая и переездные эстрадные ансамбли, фронтовые артистические бригады, — и всякому было наглядно: да, там евреев значительно гуще, чем на передовой» (т. II, стр. 365).
И еще: «И все же, несмотря на эти примеры бесспорной храбрости [в лагерях ведь тоже, как мы помним, наряду с евреями-придурками попадались евреи-выродки, вот и в воинской еврейской семье не без выродка — „средняя линия“!], с горечью констатирует еврейский исследователь: „широко распространенное и в армии, и в тылу представление об уклонении евреев от участия в боевых частях“. Это — точка болевая, больная. Но если обходить больные точки — нечего и браться за книгу о совместно пройденных испытаниях. В истории важно и что народы друг о друге думали», к этому «нужно прислушаться» (т. II, стр. 360).
Но думать друг о друге народы могут разное: верное и неверное, справедливое и несправедливое. Если важно, что они думают, то не важнее ли понять, почему они думают так, а не иначе.
«Убеждения, представления народов друг о друге, не сами складываются, их внушают, и книга Солженицына из того разряда, задача ее — внушать. В фашистской Германии, во времена Гитлера, внушалось, что злостные виновники всех бед — евреи, и большинство населения это приняло, кто молча одобрял, а кто и с трибун: и погромы, и депортацию, и „окончательное решение еврейского вопроса“. Надо прислушаться? А когда у нас шли процессы над „врагами народа“ и тысячи тысяч наших сограждан под барабанный бой пропаганды выходили на демонстрации, неся плакаты: „Уничтожить гадину!“, и к этому ныне
