Влюбленный призрак - [40]

– Не знал, что ты такой знаток Сан-Франциско, – удивился Тома́.

– То, что я тебе поведал, высечено на пьедестале. Не могу не задуматься о странном представлении людей о вечности. Статуя – как это грустно…

– Полагаю, не каждому выпадает шанс вернуться к сыну.

– Тут ты прав, этот шанс я ценю. А ты бы прекратил свои попытки выведать у меня тайну, зря стараешься. Если тебе надоело притворяться туристом, присядем на ступеньки, нам надо поговорить.

Тома́ побрел за отцом и уселся рядом с гитаристом.

– Они конфисковали мою урну! Директор dignité.com был ужасно возмущен, что кто-то вот так покинул своего близкого. Послушать его причитания, я – малолетнее дитя, брошенное на паперти. Его помощник выступил в твою защиту, доказывая, что у нуждающихся людей могло не найтись средств на достойное захоронение, вот они и понадеялись на чужую сострадательность. На что директор резонно возразил, что вряд ли эти достойные сострадания люди сперва сожгли бы своего покойника у себя в камине. Ты только подумай – «в камине»! До чего унизительно. Пока что я заперт в директорском кабинете. Хирург с моей репутацией томится в шкафу! Чем я заслужил такое обращение?

– В таких случаях принято вопрошать: «Чем я прогневил Господа?»

– Сказано тебе, не трогай Господа – нечего поминать его всуе. Я говорил, что мы потерпели фиаско, но теперь это уже слабо сказано: нас постигла полная катастрофа.

– Есть и хорошая новость: твой прах найден, завтра я его заберу. Ничего страшного не произошло.

– Настала моя очередь спросить, на каком свете ты живешь. Что ты намерен им наплести? Что отправился в отпуск с папиным прахом под мышкой, не захватив с собой никаких документов на него? Как ты докажешь, что эта урна принадлежит тебе… фигурально выражаясь? Попросишь поверить тебе на слово? Ты хоть представляешь, как поступают с иностранцами в этой стране после того, как они выбрали этого своего пергидрольного мафиозо? В лучшем случае тебя выставят за дверь, в худшем сообразят, что ты замешан в инциденте с урной Камиллы, и в два счета тебя депортируют.

– Что еще за инцидент?

– Похоже, ты не до конца закрыл крышку после своей неудачной попытки в конце церемонии. Я не знал, что урна запечатана, ты сломал печать, и они заметили, что с урной возились. Для этого не нужно обладать проницательностью Арсена Люпена.

Тома́ вытаращил глаза и покраснел, чем сильно удивил отца.

– А ее дочь в курсе? – взволновался он.

– Скорее всего. Раз уж на то пошло, какого цвета у нее глаза? – спросил Раймон.

– Цвета топаза, а что?

– Топаз… Только не делай вид, что забыл ее имя!

– Не забыл. Только я не вижу связи.

– Я твой отец, но в свое время мне было столько лет, сколько сейчас тебе. Если бы она тебя не зацепила, ты бы ничего не знал про ее глаза, уж я-то в таких вещах разбираюсь! Яблоко от яблони недалеко падает, сынок, даже если и пытается откатиться подальше.

– Даже мертвый, ты несешь околесицу. Я успел обратить внимание на цвет ее глаз, потому что провел в ее обществе два часа – между прочим, если ты запамятовал, с целью оказать услугу тебе.

– Неужели?

Гитарист заиграл песню Боба Дилана I shall be free. И Раймон уверял, что он тут ни при чем.

– Ладно, я признаю, что оплошал, и готов исправить свою ошибку. Сегодня ночью я проберусь в колумбарий, найду способ попасть в его кабинет, вскрою шкаф и верну тебя в Париж.

– Слишком опасно, Тома́, я не могу допустить, чтобы ты так рисковал. Напрасно я тебя во все это втянул. Пошутили, и хватит. Главное, я не хочу возвращаться к твоей матери, возраст уже не тот, время упущено. В лучшем случае меня поместят неподалеку от Камиллы, в худшем развеют мой прах. Я согласен, что этот парк – более экзотическое место, чем мой пыльный кабинет, где я провел последние пять лет.

– Я вроде планировал обойтись без трупов.

– Перестань грубить. Так или иначе, это была бы кража со взломом, и к тому же не абы откуда – из ритуального помещения! Если тебя схватят, ты не сможешь объяснить свой поступок и тем более воззвать к снисхождению судьи. Увлекая тебя в Сан-Франциско, я хотел помочь тебе осуществить мечту – выступить в США. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня заперли в шкаф, а тебя в кутузку.

Гитаристу надоел сидящий рядом с ним субъект, разговаривающий сам с собой. Он собрал вещи и перешел на место поспокойнее.

Тома́ стал молча наблюдать за державшейся за руки парочкой туристов.

– Все же не зря мы сюда подались! Помнишь свои слова: «Лучше подохнуть, чем торчать в этом мрачном месте»?

– Что было, то было, но, как ты изящно намекнул, дело уже сделано. У тебя вся жизнь впереди, я не хочу, чтобы ты так рисковал.

– А я отказываюсь оставлять тебя здесь одного. Что мне потом рассказывать твоим внукам? Что я бросил их деда в тот момент, когда был больше всего ему нужен?

– Ты что, беременный?

– Каким же ты бываешь ослом!

– Возможно, зато твою мать я пленил именно своими глупостями. Никогда не упускай возможность удачно ввернуть словечко, особенно в сложной ситуации.

– Надеюсь, кабинет директора хотя бы расположен на первом этаже? – спросил Тома́.

– На первом. Третье окно, первый корпус справа. Признаться, это немного неожиданно, – проговорил как ни в чем не бывало Раймон.