Вляпалась! - [4]

— Теперь припоминаю, — сказала Офелия. — Однажды ты пришла ко мне домой играть и принесла с собой серебристую рыбку. Она была меньше моего мизинца. Мы опустили ее в ванну, и она все плавала и плавала по кругу. Еще у тебя были маленькая удочка и золотой червячок, который дергался на крючке. Ты велела мне поймать рыбку, и когда я это сделала, рыбка заговорила. Сказала, что если я ее отпущу, она исполнит мое желание.

— Ты пожелала два куска шоколадного торта, — сказала Фрэн.

— А потом мама испекла шоколадный торт, помнишь? — проговорила Офелия. — Так что мое желание и впрямь исполнилось. Но я смогла съесть только один кусок. Может, я заранее знала, что мама собирается печь торт? Вот только зачем бы я стала загадывать торт, если бы точно знала, что и так его получу?

Фрэн молчала и, смежив веки, смотрела на Офелию сузившимися до щелочек глазами.

— Рыбка еще у тебя? — спросила Офелия.

— Да, где-то лежит, — сказала Фрэн. — Часовой механизм сломался. Она больше не исполняет желаний. Но мне как-то все равно. Она всегда исполняла только мелкие желания.

— Ха-ха, — сказала Офелия и встала. — Завтра суббота. Я загляну к тебе утром — проверить, все ли с тобой в порядке.

— Это необязательно, — сказала Фрэн.

— Я знаю, — кивнула Офелия. — Но я приду.

Как-то раз отец Фрэн (он был пьян, но религией тогда еще не увлекался) сказал: когда делаешь для других людей то, что они в состоянии сделать сами, но предпочитают платить тебе, чтобы ты это делал вместо них, обе стороны к этому быстро привыкают.

Иной раз тебе даже не платят, и ты, попросту говоря, начинаешь заниматься благотворительностью. Поначалу испытываешь определенное неудобство, но постепенно уже не можешь без этого. А спустя какое-то время даже начинаешь чувствовать себя не в своей тарелке, если ничего для них не делаешь. Все кажется, что надо сделать что-то еще, а потом еще. Появляется чувство собственной значимости. Ведь ты им нужен. И чем больше ты им нужен, тем больше они нужны тебе. Нарушается равновесие. Запомни это, Фрэнни. Иногда ты на одном конце, а иногда на другом. Всегда нужно знать, где ты и что кому должна. Если не сможешь найти равновесие, так тут и останешься.

Накачавшись «Найквилом», Фрэн, охваченная жаром, лежала одна в скрытом за стеной роз прадедушкином доме из каталога и видела во сне — как и каждую ночь — собственное бегство. Каждые несколько часов она просыпалась в надежде, что кто-нибудь принесет ей воды. Время от времени она вся покрывалась потом, после чего замерзала в насквозь мокрой одежде, а потом снова начинала гореть.

Когда на следующий день пришла, хлопнув фанерной дверью, Офелия, Фрэн все еще лежала на диване.

— Доброе утро! — приветствовала ее Офелия. — Или, скорее даже, добрый день! Сейчас уже полдень. Я принесла апельсины — сделаю тебе свежевыжатый сок. А еще я не знала, что ты больше любишь — колбасу или бекон, поэтому купила два разных сэндвича.

Фрэн с трудом села на постели.

— Фрэн, — сказала Офелия. Она подошла и встала возле дивана, держа в обеих руках сэндвичи в форме кошачьих голов. — Выглядишь ты ужасно. — Она провела рукой по лбу Фрэн. — Ты вся горишь! Так и знала, что нельзя было оставлять тебя здесь одну! Что же делать? Отвезти тебя в больницу?

— Никаких врачей, — сказала Фрэн. — Они начнут выяснять, где мой отец. Принеси попить!

Офелия помчалась за водой.

— Тебе нужны антибиотики, — вернувшись, сказала она. — Или что-то вроде этого. Фрэн?

— Так, — пробормотала Фрэн. Она выудила из стопки писем на полу какой-то счет и вытащила конверт для ответного письма. Затем вырвала у себя три волоса, положила их в конверт и, лизнув, заклеила его. — Отнеси это вверх по дороге, к канаве, — сказала она. — На самый верх. — Она закашлялась. Казалось, будто в легких у нее с грохотом перекатывается что-то сухое. — Когда доберешься до большого дома, обойди его и постучись в дверь. Скажи, что тебя прислала я. Хозяев ты не увидишь, но они поймут, что ты от меня. После того как постучишься, заходи. Сразу иди наверх, понимаешь, и подсунь этот конверт под дверь. Третью по коридору. На месте разберешься, под какую. Потом выходи на крыльцо и немного подожди. Принеси мне то, что они тебе дадут.

По взгляду, которым ее наградила Офелия, было ясно, что она считает, будто Фрэн бредит.

— Если там нет дома или окажется, что это не тот дом, о котором я говорю, возвращайся, и я поеду с тобой в больницу. Или если найдешь дом, но побоишься войти и не сможешь выполнить мою просьбу, возвращайся, и поедем к врачу. Но если сделаешь, как я говорю, будет, как с рыбкой.

— Как с рыбкой? — переспросила Офелия. — Я не понимаю.

— Потом поймешь. Будь смела, как девушки в балладах. — Сказала Фрэн и изо всех сил постаралась придать себе бодрый вид.

Офелия ушла.

Фрэн лежала на диване и мысленно совершала путь вместе с ней. Время от времени она подносила к глазу нечто вроде подзорной трубы — вещь гораздо более полезную, чем любая заводная побрякушка. В эту трубу виднелась грунтовая дорога; на первый взгляд она заканчивалась тупиком, но, присмотревшись внимательнее, можно было разглядеть, что дорога пересекает мелкую канавку, ползущую вверх и вниз по склону горы. За лугом снова начинались лавровые кусты, а затем деревья, увитые плетистыми розами, — в этом месте Фрэн всегда казалось, будто она поднимается среди дрейфующих бело-розовых облаков. Дальше шла каменная стена, почти полностью обрушившаяся, за которой возвышался большой дом. Двухэтажный, каменный, сухой кладки, потемневший от времени, как и полуразвалившаяся стена. Шиферная крыша, длинное косое крыльцо, резные деревянные ставни, закрывавшие окна, отчего дом казался слепым. Две яблони, кривые и старые, одна — сплошь усыпанная плодами, другая — голая, серебристо-черная. Офелия отыскала мшистую тропинку между ними, которая вела к двери черного входа, где на каменной перемычке были вырезаны два слова: «БУДЬ СМЕЛА».