Вляп - [43]

Дамы киевские, которые по теремам запертые сидят — ну просто кипятком… Одаривали его своей благосклонностью. И Петриллина жена… после воздержания Великого Поста… да в светлый праздник… А также с учётом весовых габаритов законного супруга и предполагаемых народной молвой флуктуаций его ориентации…

В общем, их застукали. Вот как раз в этой, изображённой на штукатурке, позиции. Вот с таким именно выражением лица.

Скандал, конечно. Петрилла сразу у князя голову оскорбителя своего потребовал. А Юрию… то ли — плясуна своего жалко, то ли — самому смешно Петриллу рядом с Нечипкой видеть… В общем, «Светлое воскресенье… прости нам долги наши как мы прощаем…»

С Долгоруким не поспоришь. И не сильно с него потребуешь.

Может, всё так и затихло бы, но у князя не один талант в дружине был. Дружок Нечипкин, хоть и плясал похуже, а вот на стенах царапал славно. Он и воспроизвёл. Собственноглазно виденное в форме собственноручно вырисованного. Под общим слоганом: «Вот так мы, суздальские, ваших киевских».

Петрилле, естественно, донесли. Сбить рисунок — не дали. Стража на воротах суздальская: «а кто это позволил стены крепостные ломать-портить? Га-га-га…». Тут праздники, весна, первые дни мая, а Петрилле чуть не в лицо народ смеётся.

Понятно, жену свою он сразу отделал, но…

Когда через пару дней Юрий к нему снова, уже по делу и снова с Нечипкой… Да и как по этикету положено спрашивает: «А здорова ли хозяйка? Что ж она к гостям не выходит?»… У Петриллы крышу от злобы снесло напрочь. Вот и сыпанул князю в чашу отравы. Сам же и поднёс — от верного слуги и активного сотоварища на тяжёлом поприще налоговой реформы.

Потом пошла раздача.

Юрий умер ночью. Признаки отравления — налицо. Суздальцы тут же взяли Петриллу — и в допросную. Боярство киевское аж пригнулось: кого там, на дыбе, Петрилла подельником назовёт… Хоть и не было заговора, но под пыткой… Но — тишина…

Поскольку на княжьем столе — никого. Скамейка запасных — пустая. Старший-то сынок Юрия — Андрей за год до этого из Вышгорода, что под Киевом, сбежал. Испугался киевской кровавой каши. Объявил, что нашёл, вроде бы, икону чудотворную. Вбил в неё 40 фунтов золота («да за это злато всю Киевщину с Черниговщиной купить можно!»), и, ослушавшись отца, оставив его одного в Киеве, сбежал куда-то в Залесье («доской крашенной прикрылся! Отца родного и людей его на погибель бросил!»).

У суздальцев лидера нет, время идёт. В нарушение обычая Долгорукого хоронили только через две недели после смерти. А кияне даром не сидели: стянули в город всех холопов и смердов из ближних и не очень сел. Взбаламутили рвань да пьянь с Подола.

В ночь после похорон пошли резать суздальцев. Натуральная Варфоломеевская ночь.

Сначала — в городе. Всех кого нашли. Потом — лодками, с факелами — через Днепр.

Там Юрий себе городок построил. Назывался незатейливо так — «Рай». Говорят — красы несказанной. Чистенько, уютненько, благостно…

Дальше — как обычно у нас: что смогли — разграбили, что не смогли — сожгли. Остальное загадили и поломали. Кого живых поймали и назад к Днепру довели — в реку. Чтоб при случае не показали. А там — в основном баба да дети. Суздальских на весь Киев — сотен семь было. Иные с семьями приехали, многие здесь невест нашли, свадьбы играли. И куда такую? Хором пользованную? Она ещё родне пожалится… В реку.

«Ой Днипро, Днипро.

Ты широк, могуч».

Не совсем так. Напротив Киева — острова. Протоки не сильно широкие. Но беременной или связанной бабе не выплыть. Раненному, избитому мужику — тоже. Младенцы… — говорить нечего.

Такая… «Майская ночь или утопленница» получилась.

На этом дело не кончилось. За день народец отлежался, отоспался, опохмелился и к вечеру потребовал «продолжения банкета». А дружины своей в Киеве нет — часть ещё в прошлом году с прежнем князем ушла, часть — Юрий на юг отправил. Порядок держали суздальские. А их перерезали. Городские ворота — нараспашку.

Народец из пригородов и разгулялся. По верхнему городу. Как ударили разом с Подола да с Коптева конца… А на Верху, Гора называется — свои заботы. Часть бояр, хоть и кияне, а Долгорукого поддерживали. Их — в первую голову. Вместе с семьями.

Собственно, тут все такие дела — «вместе с чадами и домочадцами». Как в Библии сказано: «до четвёртого колена».

Ещё две партии черниговских было. Тоже… замятня давняя. Потом ещё проще пошло — у кого дом богаче, а челядь слабже…

Но самое скверное — бояре бить суздальцев смердов позвали. А сдёрнуть хлебопашца с земли на Киевщине в начале мая…

Это только в советских песнях: «Уберём, и засеем, и вспашем». В реальности технологическая цепочка — обратная. «Не сеяно — не растёт». А тут — и не пахано.

В городе ещё много интересного в то лето было, да только к осени пошла главная отдача от убийства Долгорукого — смерды поднялись. По всей Киевщине.

Городского населения на Руси — 3–5 %. Остальное — сельское. Селяне, пейзане, «смерды смердячие»…

И началось… Два года мордобоя со смертельным исходом. Всех против всех. С активным участием черниговских. Только когда с Волыни пришёл тамошний князь Мстислав и киян построил… И посадил на киевский стол дядю своего Ростислава из Смоленска.