Вляп - [31]

Недоказуемо. Но совесть успокаивает. Типа: не украл, отобрал, а нашёл, подобрал и спас.

Теперь третий вопрос: ну и кто я после этого?

Это не самоидентификация. Тут все чётко — я это я.

Кто я для окружающих? Имя, возраст, место жительства, род занятий, семейное положение… И кем я здесь могу быть или стать. Вот встану на ножки и…

«Кем работать мне тогда? Чем заниматься?».

Интересно, кроме имён князя и того мужика, которому голову рубили, я других имён не слышал. Или — не разобрал. Как горбунью зовут — не знаю. Меня она по имени — ни разу.

Не специфично. Люди вообще друг к другу по именам редко обращаются.

— Любезный супруг мой Иван Юрьевич, не соблаговолите ли вы передвинуть столь дорогие всему нашему семейству чресла свои в направлении боковой спинки сидения сего, именуемого в просторечии диваном?

— А в ухо?

— Сдвинь задницу, муженёк, телик смотреть неудобно.

Судя по одежонке, которая на мне была — из неблагополучной семьи. Рвань какая-то. Может, из крестьян. Которых здесь, вроде бы, называют смердами. «Смерд смердячий». А крестьяне — это «христиане». Это уже возвышенно. Типа: «братья и сестры». Во Христе, разумеется.

О семье — ничего не известно. О прочей родне — аналогично. Возможно, кто-то там, на речке… Из тех, кого в прорубь… Или в «массовке». Интересно, куда их потом дели?

Может, оно и к лучшему? В гости из провинции не приедут. В самое неподходящее время. Денег в долг просить никто не будет. И врать не надо. О немоте своей, облысении, беспамятстве. Я же ничего про родню носителя своего не помню. Отца с матерью не узнаю. А это не хорошо. Блаженненьким объявят. Дурачок типовой деревенский.

Это если, всё-таки, сыщутся. А если нет — то нет. То я сам себе хозяин. Сирота…

Слово не понравилось. Применительно к себе — особенно. Как-то тревожно и тоскливо. Одиноко…

Сам по себе я человек коммуникабельный. Но без зависимости. Поскольку знаю секрет.

«Большой секрет для маленькой

Для маленькой такой компании:

Чтоб было б только с кем поговорить».

Для меня «маленькая компания» — я сам. «Приятно пообщаться с умным человеком — с самим собой».

* * *

Не все это могут.

Для некоторых наблюдаемых по жизни персонажей общение — род наркотика. Нет толпы вокруг — появляется тревога. Суетливость, раздражительность. Хоть два-три уха — но чтоб были. Необязательно даже чтоб слушали. Такое… коммуникационное голодание. Собственно, на этом все тусовки и держатся. От деревенских вечерок до президентских приёмов. С разными примесями.

Кто дела делает, кому эмоциональный голод довлеет.

«Чтоб морды друг другу били, в лицо плевали… А он её — за волосы и об стену… А она — как завопит и ногтями ему в глаза… Люди так интересно живут. А мы с тобой… Даже посуду — ни разу».

И пошёл «Дом-2», «Пусть говорят» и политические дебаты в прямом эфире. Ежели собственные-то эмоции делом выражать… так и посадить могут. Опять же, и самому в морду получить реально. А по телику… ну когда ты олигарху можешь в морду? А так… и безопасно, и приятно. Со-переживание.

А мобильники? Вскочил человек в вагон или, там, в автобус и скорее звонить. Нет звонков — будто и самого нет. Тревожно, неуютно. И бла-бла… При отсутствии — ломка. До головокружения и тошноты. Интернет-форумы, соц. сети… Фейсбукну, инстаграмну, твитнусь и вконтакнусь… Говорите, говорите со мною… Чтоб мне некогда было внутрь себя посмотреть, подумать. О себе, о жизни… Потому как — страшно… А ну как внутрь себя гляну, а там — пусто…

Кажется, появляется ещё одни критерий отбора кандидатов в попаданцы: всех блогеров, перепостеров, форумчан, группо-членов, селфи-любов и таковых же любовниц — исключить. Отсутствие адекватных средств для необходимых им сельфирования и блогирования — сокращает шансы на их выживание.

А вот я не такой. Я — толерантный, но и — самодостаточный. Как в анекдоте: «могу — копать, могу — не копать».

С соседкой по лестничной площадке, например, здороваться стал сразу, как переехали. А вот разговаривать — года через два. После настройки её компа и последующей благодарности в горизонтальном положении и в возвратно-поступательной форме.

Смартфон перевёл социализацию в виртуал. Всю. Включая секс. Хотя, в моём случае, рудименты остались. Здесь наоборот: еда и секс — основа общения.

* * *

И вот я здесь. Во всём вот этом. Сам себе хозяин… Никому ничего не должен. Никто советом непрошеным… Никто незваным гостем, который «хуже татарина»… Один. Свобода.

«А сберегли мы не её,

А одиночество своё».

А «свобода» ли? Я — «свободный человек»? В средневековой Руси?

Опять, с персональной свалки классика полезла: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от него».

Или после слова «общество» — нужна точка? Или — после «жить»?

Ни либерастов, ни дерьмократов здесь нет. Из «общечеловеков» — один апостол Павел: «и нет ни эллина, ни иудея».

Родоплеменная система сдохла. Тока-тока. Покойник свеженький — всего двести лет. Княгиня Ольга… Святая. Равноапостольная. Закопала. Живьём. Как тех древлян, которые её сватать приехали. И сожгла. Как других сватов — в бане. «Королева руссов»…

Ох, у нас на Руси и отцы-основатели… Врагу таких не пожелаешь. И внучек её, Владимир. Тоже святой и равноапостольный. То-то ему греки в Севастополь, который Херсонес, поначалу в жены портовую шлюху прислали. А он, в те поры слепой-слепой, а разглядел. И — поимел. И шлюху, и принцессу, и кесаря.