Влиятельные семьи Англии - [45]

Лайонел был виднейшим из евреев Англии и мира, но он был слишком известен, чтобы ездить в качестве посла всего еврейского народа. Он не хотел быть на виду. Кроме того, хотя два его брата, сэр Энтони и Майер, заседали в банке, без него нельзя было принять никакого важного решения, поэтому он не мог надолго отлучаться из Нью-Корта. Да и необходимой физической энергии для таких поездок у него не было, вдобавок в последние годы жизни он стал инвалидом, так что послом еврейского народа пришлось стать его дяде, сэру Мозесу Монтефиоре.

В XIX веке более половины евреев мира проживали в Российской империи, и большинство из них – в узкой черте оседлости в западных областях. Они не имели права свободно передвигаться и торговать и постоянно подвергались притеснениям. Многие жили на грани нищеты, и даже их скудные средства к существованию оказались под угрозой из-за объявленного в 1842 году указа депортировать несколько сотен тысяч человек с западных территорий во внутренние. Русский посол в Лондоне барон Бруннов, частый гость за столом у Ротшильда и знакомец сэра Мозеса, объяснял, что это «сделано из милосердия, дабы не подвергать евреев соблазну контрабанды». В то же время из России приходили новости о планах реформ в еврейском образовании, и были опасения, что таким образом их попытаются обратить в христианство.

В 1845 году сэр Мозес стал шерифом Лондона, и в оставшиеся месяцы года официальные обязанности удерживали его дома, хотя он и держался в курсе происходящих в России событий. Когда год закончился, а русские власти, по всем признаками, так и не отказались от намерения провести депортацию, он решил поехать в Санкт-Петербург и лично обратиться к царю. В конце февраля он велел подготовить к путешествию его огромный экипаж – настоящую гостиную на колесах – и 1 марта тронулся в путь.

В России еще царила зима, и в пути сэру Мозесу грозили опасности вздувшихся рек, заснеженных дорог, коварного льда, но он неумолимо продвигался вперед, преодолевая препятствия пешком там, где дорога становилась непроезжей. Наконец, через месяц пути, усталый и грязный с дороги, он добрался до Санкт-Петербурга и через несколько дней получил аудиенцию у царя. Он обрисовал бедствия еврейских общин, о которых ему стало известно, ущемления, принуждения, унижения, гонения. Выслушав все это, Николай I не стал молчать. Он так охарактеризовал недостатки своих еврейских подданных, что у сэра Мозеса, как он признался позднее, «волосы встали дыбом».

Сэр Мозес не стал подвергать сомнению эти инсинуации, однако возразил, что если бы евреи пользовались такими же правами и привилегиями, как и остальные жители России, они были бы образцовыми и верноподданными гражданами.

Николай не стал возражать. «S’ils vous ressemblent»[39], – сказал он и закончил аудиенцию.

«Я доволен тем, – написал сэр Мозес в дневнике, – что евреям станет легче вследствие нашего визита в этот город. Благодарение Господу».

Последствия визита сэра Мозеса оказались недолговечными, зато он собственным своим примером показал, чего может достигнуть еврей, живущий как свободный гражданин. Он поднял статус евреев в глазах иноверцев и, более того, повысил их самоуважение. Само его присутствие приободряло его, и обратный путь по восточным провинциям превратился в настоящую королевскую процессию. Повсюду его встречали приветственные толпы. Под колеса ему бросали цветы. В его честь сочиняли стихи и песни. Ничего подобного Европа не видывала с XVII века, со времен лжемессии Шабтая Цви. По своей дородности и росту сэр Мозес вряд ли сошел бы за мессию, однако между его миром викторианской Англии, Ист-Клиффа и Парк-Лейн и жалкими поселками, через которые ему довелось проезжать, была такая же разница, как между небом и землей. Он никогда еще не видел такой нищеты. В Вилькомире[40] под Вильно ему рассказали, что в прошлом году от голода там умерла четверть еврейских семей. Он везде раздавал деньги, сто рублей тут, тысячу там. Несмотря на всю радость, с которой встречали его приезд, опыт стал для него удручающим. «Когда я вижу муки моих братьев, я страдаю сам, – сказал он. – Когда у них есть причины плакать, из моих глаз текут слезы». Дальше он отправился в Ковно[41], Варшаву, Краков, обстоятельно расспрашивая о положении общин и делая подробные заметки.

Въехав в Германию, он почувствовал, что приближается к своему миру. В Берлине его встретили представители банкирского дома Бляйхрёдер, во Франкфурте приняли Ротшильды. На домах развесили фонари, на улицах играли оркестры, в Юденгассе начался праздник.

За его миссией с интересом и сочувствием следили королева Виктория и принц-консорт, и по возвращении в Англию в июне его возвели в баронеты.

В 1846 году сэр Мозес возглавил заседание Совета представителей, собравшееся с целью подготовить благодарственный адрес к папе Пию IX за его труды по улучшению положения евреев, живущих в Папской области в Италии. Сначала этот адрес направили лорду Палмерстону, а затем барону Шарлю де Ротшильду в Неаполь, который, в свою очередь, представил его папе. Через несколько лет стало известно, что прежние притеснения вернулись. Пий IX, начинавший карьеру либералом, затем превратился в одного из самых темных мракобесов среди всех римских пап, и его правление Гладстон описал так: «Азиатская монархия – только деспотизм головокружительной высоты и только мертвенное следование религиозным догматам».