Влиятельные семьи Англии - [33]

Впервые реформ потребовали, и это понятно, в синагоге на Бевис-Маркс, и в 1838 году был сформирован Комитет по содействию порядку и торжественности в синагоге во главе с Абрахамом Мокаттой. Консерваторы подозревали в этом нечто большее, чем стремление к «порядку и торжественности», и противопоставили ему «Общество для поддержки и охраны еврейской религии, переданной нам достоуважаемыми праотцами, и против нововведений и изменений каких-либо признанных форм и обычаев, если они не санкционированы законными религиозными властями».

Общество просуществовало недолго, но в конгрегации все же выделились две противоборствующие фракции, причем прогрессистов поддерживали в основном более старые, уже обангличанившиеся семьи, а консерваторов – новые, в лучшем случае лишь одним поколением отделенные от Гибралтара, Северной Африки и Леванта. Сэр Мозес Монтефиоре какое-то время держался в стороне от конфликта. Однако в конце концов, когда его вынудили встать на какую-то сторону, он присоединился к консерваторам.

Все евреи, по крайней мере номинально, подчиняются галахе – Торе в интерпретации раввинов. В синагоге на Бевис-Маркс признавали дополнительный свод правил, известных как аскамот, которые по запутанности можно сравнить с трудами Эрскина Мэя[33] и которые со временем приобрели статус своего рода священной книги. Первым и, может быть, самым неудобным правилом аскамот был запрет, уходящий еще во времена Карла II, на проведение богослужений где-либо, кроме синагоги на Бевис-Маркс, в пределах 6 миль от Сити. Ашкеназы за несколько лет после образования своей первой общины разделились на три группы, и в ситуации, когда большинство сефардов жило или в Сити, или поблизости, этот запрет был довольно разумным способом помешать такому же расколу на Бевис-Маркс. Однако к 1840 году правило стало невыполнимым. Средний класс уже не селился в Сити, и многие члены общины перебрались западнее, в Мейфэр, Кенсингтон и дальше. Сэр Мозес Монтефиоре, у которого был городской особняк на Парк-Лейн, охотно шагал пешком до Сити и назад – туда-обратно около 10 миль – каждый Шаббат и религиозный праздник. Другие, не такие физически крепкие, делали это скрепя сердце или вовсе оставались дома.

Так к старым требованиям о переменах в богослужении прибавилось новое – о дополнительной синагоге. Оба требования, однако, встречали сопротивление на каждом шагу, и там, где их противники боялись, что им не хватит простого большинства, они прибегали к процедурным уловкам. В конце концов, потеряв всякое терпение, прогрессисты составили группу раскольников числом девятнадцать человек, включая девятерых членов семьи Мокатта, троих Монтефиоре и трех Энрикесов. К ним присоединились пять видных ашкеназов из Большой синагоги – Альберт Коэн, Монтегю Левиссон и трое членов клана Голдсмид, Аарон Ашер и два племянника, Фрэнсис и Генри. Дело перестало быть внутренним делом Бевис-Маркс и начало оказывать влияние на всю еврейскую общину.

В апреле 1840 года прогрессисты решили открыть синагогу в Западном Лондоне, назначили служителя, преподобного Д.У. Маркса, и поручили ему составить пересмотренный порядок богослужения.

К тому времени их противники начали понимать, что появление новой синагоги неизбежно, но прогрессисты пошли еще дальше и подготовили новую книгу молитв, включив в нее изменения традиционного порядка службы. Раввины пришли в ужас. Традиционный порядок, заявили они, «учрежден и постановлен нашими мудрецами Великого собрания, в числе которых были и некоторые наши пророки, и порядков этих придерживался весь Дом Израиля из поколения в поколение уже две тысячи лет».

Другие предостережения, угрозы и предупреждения никак не поколебали реформаторов. Они продолжали воплощать свои планы. Они приобрели свой дом молитв и установили свой порядок службы.

В январе 1842 года сэр Мозес Монтефиоре в качестве председателя на совещании попечителей всех лондонских синагог публично огласил декрет об отлучении, объявленный раввинами: «До меня дошли сведения, из коих явствует, что некоторые лица, зовущие себя британскими евреями, прилюдно и в опубликованной ими книге молитв отвергают Устный Закон, посему я считаю своим долгом заявить, что, согласно Законам и Уставам, священным для всего Дома Израилева, любое лицо или лица, публично заявившие, что оно или они отвергают авторитет Устного Закона и не веруют в него, не допускаются к общению с нами, израильтянами, ни в религиозном ритуале, ни в священнодействии».

Раскол стал окончательным, но сэр Мозес не остановился на общении в «религиозном ритуале или священнодействии» и в течение тридцати лет, пока заседал в Совете представителей британских евреев, не допускал в него ни единого человека от Западнолондонской реформированной синагоги.

Раскол лишил сефардов нескольких важнейших элементов. Он на время посеял рознь между Монтефиоре от Голдсмидами и расколол движение за эмансипацию. Так, в 1845 году перед Робертом Пилем оказалось уже две еврейские делегации: первую возглавляли Мозес Монтефиоре и Лайонел де Ротшильд, представлявшие Совет представителей; другую – Голдсмиды, причем они не претендовали на то, что кого-либо представляют, но по факту выступали от имени Западнолондонской синагоги. Первые были осторожнее, предпочитали постепенный подход; вторые – более воинственны, но к тому времени борьба за эмансипацию шла уже так широко, что даже раскол не мог изменить исхода кампании.