Властители земли - [7]

— Раздевайтесь, — сказал доктор.

Раздеваюсь до пояса, гляжу — над одной из коек сестричка склонилась, на табуретке тазик с окровавленной ватой, а на койке бай Цанко, руки на одеяле, белые, как простыня, и страшно худые; глаза закрыты, лицо как у покойника, и дыхания не слышно. Нет, здесь уже не бай Цанко лежал, а нечто другое, не человек, а тело, и не могло оно ни красть, ни злобствовать, не могло быть уволенным. Тоска сдавила грудь…

— Я готов, доктор.

— Давайте! — Я протянул руку и почувствовал укол иглы.

— Подождите немного. — Повернувшись ко мне спиной, доктор что-то делал, а лаборант, сестричкин муж, ему помогал. Я стоял и глаз не мог оторвать от продолговатого холмика под одеялом, который всего час назад был злым человеком. Мне стало стыдно и за свою широкую грудь, и за мускулистые руки. «Мы сильные, — билась в моей голове какая-то мысль, — если мы сильные, если у нас много сил…»

— Не пойдет, — сказал доктор. — У вас первая группа. Придется искать другую кровь. Соберите всех его друзей, нужна или третья или нулевая.

— Нет у него друзей, — вырвалось у меня, а сердце сжалось от боли. Мелькнула мысль: есть ли у кого из бригады третья или нулевая группа? Лежат небось сейчас в общежитии, потешаются над парнишкой, над физиономией его поцарапанной, да ждут, когда я приду и скажу, что бай Цанко вне опасности.

Доктор развел руками:

— А мне что прикажете делать? У меня, к вашему сведению, кровь тоже не нулевой группы.

— Сейчас, доктор! — крикнул я и выскочил на улицу.

Бежал по крутой улочке к общежитию и все повторял: сейчас, сейчас. Снег валил и валил, сердце билось все чаще. Я уже задыхался, стянул ушанку. Снежинки садились на горячую голову, таяли на моем лице, кровь кипела, все чувства были напряжены до предела. В общежитие влетел на последнем дыхании.

— Бегите все, кровь нужна для бай Цанко! — крикнул я и бросился на первую же кровать.

Никто даже не спросил, в чем дело, вскочили, схватили куртки и ринулись на улицу. И парнишка со всеми вместе. Он-то и бежал поди быстрей всех, молодой он у нас, скорый на ногу. Через несколько минут и я двинулся следом, а в медпункте узнал, что только у Маринчо кровь нулевой группы. Маринчо возле койки бай Цанко налаживался уже ложиться, чтобы им вены на руках соединили. Доктор обернулся ко мне:

— Мы не можем взять у товарища больше двухсот граммов, а больному нужно гораздо больше. Лучше всего вам пойти к директору, пусть соберет всех рабочих, которые не в смене. Каждая минута промедления может стоить жизни.

Мы выбежали на улицу, все, кроме Маринчо. Парнишку я послал к диспетчеру, предупредить ее, а мы, трое остальных, бросились к директору. Он, слава богу, был на месте, сразу сообразил что к чему и через две минуты припустился с нами бегом в маленькую комнатку радиорубки. Голос его загремел по всем репродукторам:

— Внимание, внимание, важное сообщение…

Прошел час. Очередь перед медпунктом делалась все длиннее. Наша бригада кучкой стояла у радиатора. Глядел я на длинную очередь и думал, что бай Цанко таких хвостов не жаловал. В столовой притворялся рассеянным и лез вперед, кинопередвижка приедет — то же самое и в парикмахерской в хвосте не стаивал. А попробуешь его осадить, огрызается: я человек, а не зверь, мне хвосты ваши ни к чему. Несносный все-таки мужик. Парнишка то и дело заглядывал в комнату и сообщал нам результаты проб. После того как отобрали несколько человек с нулевой группой, а трех так даже с третьей, мы вышли на улицу. Вокруг все было как обычно: рев моторов, скрежет пустых вагонеток. Котловину продолжал засыпать снег, он скрадывал разноголосые рудничные шумы. Где-то возле ворот гуднуло. Мы шли потихоньку, и каждый, наверно, думал о бай Цанко. Говорил только парнишка, разливался насчет коллектива, о его значении в жизни каждого отдельного человека. Никто, понятно, не слушал. А как переходить стали улочку к общежитию, выскочило такси и остановилось прямо перед нами. Дверца отворилась, и на снег выкатилась толстая женщина в старомодном пальто с соболями и подложенными плечами.

— Товарищи! — закричала она и задвигалась, заподпрыгивала на снегу. — Где мне найти Цанко Иванова? Сообщили, что с ним что-то случилось. Обратиться не знаю к кому, помогите…

Так как женщина была уж слишком дородна, чтобы называться худой, мы глядели на нее малость оторопело. Лицо крупное, красное, про такие говорят — лопается от здоровья. У меня даже мысль мелькнула: из нее-то целый литр крови можно выкачать без всякого вреда.

— А вы ему кем доводитесь? — поинтересовался парнишка.

— Супругой я ему довожусь, — ответила она и вынула платочек, скрививши лицо для плача. — С ним что-то опасное?

— Да нет, ничего опасного, — поспешил ее успокоить парнишка. — Только мы думали…

Я толкнул парнишку, а остальным сказал:

— Вы идите, а я тут с гражданкой побеседую.

Они пошли, любопытно оглядываясь и спотыкаясь о камни, припорошенные снежком. А мне опять пришлось тащиться в медпункт, вести туда толстую гражданку. Шел я и все отгадать старался, как примет она сообщение о бай-Цанковом кровотечении; прямо диву давался, зачем он нам врал, что она у него такая больная, и вообще, какую роль играет эта женщина в убогой его жизни? Она вышагивала рядом со мной, рассказывала, как она перетревожилась, да как такси было трудно найти и как потом в двух местах машина скользила. На ее меха садились снежинки, но она так суматошно вертелась во все стороны, что они мигом соскакивали. Чем-то была мне отвратительна эта полная женщина, и, сам не знаю почему, я подумал: это она виновата в том, что бай Цанко нам плел про ее худобу.