Властимир - [12]

Воевода и волхв Резанец на берегу Оки основал маленькую крепостцу. Именно он первым задумался об объединении славян-вятичей под властью одного князя, а не многих старейшин. Всю жизнь положил он на достижение этой своей мечты и ее же завещал сыну воплощать с молодых ногтей. Сын продолжил дело отца вместе с братьями, а при его уже сыне, Улебе, внуке воеводы Резанца, крепость стали именовать Резанью, а ее воеводу — князем.

Улеб унаследовал от отца и деда небывалое честолюбие и жажду возвыситься. В те поры варяги много пошаливали вокруг, грабя и зоря вятичей. Изверги родов и жители разоренных деревень стекались под сильную руку князя Улеба, ставили дома в крепости и вокруг, иные, потеряв все, шли на самый княжеский двор — в дружину или же в услужение. Когда же варяги стали брать верх в городах, становясь князьями, из тех городов порой тоже убегал люд, и многие шли в Резань или в другой такой же город, где правил свой князь, не чужеземец. Князь Улеб принимал всех, и город его рос неч по дням, а по часам.

Прибыв в Муром, ставленник Рюрика Свибрагер сразу узрел на берегу Оки небольшой городок Резань. Наведавшись пару раз вроде как в гости к новым соседям, он по весне пошел войной на резанского князя, осердившись будто бы на то, что в Резань бежали от него кузнецы-оружейники и рудознатцы. С ним была его проверенная во многих сражениях дружина, но и резанцы оказались не лыком шиты. Два сына Улебова, старший Властимир и младший, совсем еще тогда юный Радомир, были хорошими воинами и отменными воеводами. Много пролили крови, а ни одна сторона не могла взять верх.

Упрямству Свибрагера могли бы позавидовать горы — тяжелая война длилась почти два года. В одной из схваток от руки Свибрагера пал князь Улеб. Став в двадцать пять лет князем, Властимир поклялся отомстить за смерть отца, и вскоре срубил он в сече голову неуемному варягу и торжественно привез ее в город, держа за заплетенную в косицу бороду.

Вскоре в Резань приехал из Мурома новый конунг, Тор-болд, с единственной целью — получить обратно голову убитого, дабы похоронить вождя по обычаю варягов. Прибыл он с малой свитой, Властимир поверил добрым намерениям врага и допустил нового конунга в город.

Когда тот во дворе снял рогатый шлем, под ним обнаружилось синеглазое безусое лицо, обрамленное белыми кудрями. Торболд оказался племянником Свибрагера и не был, кажется, настроен дальше воевать с резанцами, напрасно теряя в диких лесах и болотах людей. Следуя обычаю, пригласил Властимир гостя в горницу, и мать его вынесла варягу с поклоном чару зелена вина. Но еще не успел князь с гостем серьезно поговорить, как в горницу неожиданно заглянула сестра Властимира, Красава. Спросив у брата какой-то пустяк, она бросила быстрый взор из-под узкой изогнутой брови на сидящего на лавке варяга, притворно смутилась, пряча улыбку, и выскочила вон, как резвая коза. Властимир заметил розовый румянец, заливший щеки варяга, и понял, что воевать тот не будет.

Той же осенью сыграли свадьбу, и вот уже третий год Красава была женой муромского конунга Торболда и матерью его сына, а резанский князь Властимир гостил у сестры и зятя.

Приехал он в самом конце березозола, когда просохли болота, а селяне завершали пахоту. Ожидавший его три года Торболд не знал чем и потешить гостя, но вскоре ему принесли весть о табуне тарпанов, диких лошадей, прикочевавших с юга и травивших озими. Весной и летом зверя не бьют, дают подрасти молодым, но в этом табуне были сплошь жеребцы и стригуны — матки с малышами паслись отдельно. Варяги любили мясо лошадей, порой ловили и приручали тарпанов, а потому, отправив вперед загонщиков, чтобы выследили табун, Торболд с Властимиром по ночной поре отправились на ловитву.

Травленые поля находились всего в пяти-шести верстах от города. Дружина резанского князя, смешавшись с отрядом Торболдовых всадников, ходко шла волчьей грудью — такой мелкой рысцой приученные лошади могут идти весь день, не особо утомляясь.

Тишина и покой окружали поле, к которому их привели загонщики. Легкий туман закрывал добрую половину его, так что растянувшимся в цепи охотникам и ловцам был виден только край леса и часть поля. Его дальний край пропадал, как и все звуки, в тяжелом волглом воздухе. Тонкому душой человеку в таком тумане чудятся русалки, что на рассвете подбираются к людям.

Послышался крик совы — на рассвете совы уже не кричат, но и так по еле заметной дрожи земли и воздуха опытное ухо различило: идут тарпаны. Всадники замерли. Стоявший в лучшем месте — на опушке, куда должны были выйти лошади, — Властимир твердо решил не бить коня, а заловить, коли удастся, хотя бы одного. Любимый конь его, Облак, что был под ним, стал стареть, и пора было искать ему замену и отпустить в табун к кобылам.

Ему показалось, что впереди сквозь туман мелькают легкие тени, будто водяницы подкрадываются по росе. Но вот чуть развиднелось, тени приблизились, и стало видно, что это — лошади. Числом поболее десятка, все жеребцы и холостые матки, есть несколько стригунов. Они шли не спеша, наслаждаясь утренней прохладой — дни начала травня стояли жаркие, как летом. Впереди, подняв маленькие ушки на тяжелой, как из камня высеченной, голове, выступал косячный вожак — уже немолодой, матерый, с сединой на морде. Туман и прохлада прибивали запах притаившихся людей — а славяне могут затаиваться так, что не всякий зверь учует, — но вожак все равно медлил, не доверяя туману. Табун позади него топтался на месте, прядая ушами и не сводя глаз с вожака, готовый, как единое тело, броситься бежать при первой опасности. Но седомордый все не подавал сигнала тревоги, и осмелевшие лошади стали подходить.