Властелины удачи - [16]

Мори покачал головой.

— Какое бесстыдство, — повторил он.

На следующее утро Мори позвонил в пять-шесть мест, давая знать, что казначей Пурпурной банды в городе и хочет поговорить с ответственным человеком по личному делу. Естественно, в Лос-Анджелесе нашлись люди, желающие помочь представителю Пурпурной банды.

Тремя днями позже, когда он и Невада сидели за столиком в «Браун дерби», Мори позвали к телефону. Звонивший подтвердил, что Руби Уайт действительно угрожает подать на Неваду Смита в суд. Ей уже мало признания отцовства. Она намерена обвинить Неваду в изнасиловании своей несовершеннолетней дочери. Точно так же она угрожала и Френсису Башману. Тот предпочел откупиться от нее.

— Хотите, чтобы мы с ней разобрались? — спросил собеседник Мори.

— Я был бы вам очень признателен.

— Считайте, что вопрос решен.

На следующее утро газеты сообщили об автокатастрофе с фатальным исходом. Руби Уайт выпила перед тем, как сесть за руль, и на береговой автостраде вошла в поворот, не сбросив скорость. Ее «бьюик» пробил ограждение и слетел с обрыва в океан. Руби и ее дочь погибли.

Мори не рассказал Максу о том телефонном разговоре. Если Макс и догадался, то тоже оставил свои мысли при себе. Поезд ушел, а Макс не любил говорить о том, что уже невозможно изменить.

4

Суббота считалась в «Часах» самым хорошим днем. Люди приходили рано и засиживались допоздна. Треть продаваемых за неделю виски и пива раскупалась в субботу. Именно в этот вечер девушки зарабатывали большую часть недельной выручки.

В субботу, 30 ноября 1931 года, перед самой полуночью в кабинет Мори зашли трое.

— Лживый жиденыш! — воскликнул один. — Будешь знать, как обманывать.

И началось избиение. Никакого сопротивления он оказать не смог. Они ушли, оставив Мори лежащим на полу без сознания. Ему сломали нос, челюсть, скулу и два ребра.

Только через шесть дней детективы смогли допросить его в больничной палате.

— Говори, Коуэн, кто это сделал?

Мори покачал головой.

— Не знаю, — процедил он сквозь зубы.

Проволока, стягивающая челюсти, не позволяла раскрыть рта.

— Все ты знаешь!

Мори вновь покачал головой:

— Нет.

— Омерта, значит, — пробурчал детектив.

Копы уже начали осваивать итальянский язык. Они говорили о Черной руке и использовали слово omerta, когда имели в виду закон молчания.

Мори попытался улыбнуться:

— С чего мне молчать?

— Ты мог научиться их штучкам. Полагаю, уже научился.

Разумеется, он знал, кто его избил. Не понимал Мори другого: за что?

Это ему объяснил Огненная Голова, когда пришел навестить его. Рыжеволосый сел на кровать, взял Мори за руку.

— Это ошибка. Нам сказали, что ты продаешь пиво, сваренное кем-то еще. Это ложь, теперь мы все выяснили. Поздно, конечно, но выяснили. Мы загладим свою вину, Мори. Мы о тебе позаботимся.

Мори кивнул и криво улыбнулся.

— Хорошо, — пробормотал он.

— И ты не раскрыл рта, — добавил Огненная Голова.

Потом улыбнулся, вспомнив, почему Мори не может раскрыть рта.

— Ты понимаешь, о чем я? Ты ничего не сказал копам. Мы это не забудем, Мори. Такое забывать не принято. Всегда останутся люди, которые будут это помнить. Тебя не бросят.

Огненная Голова сказал правду. С тех пор Мори стал всеобщим любимчиком. Его же незаслуженно избили, а он не выдал тех, кто это сделал. Огненную голову скоро арестовали и приговорили к пожизненному заключению. Пурпурную банду разгромили. Но люди, которые помнили о благородстве Мори, остались. И ему всегда приходили на помощь.

5

От одного, правда, его уберечь не смогли. Детективы из Толидо сильно рассердились. Они знали, кто избил Мори. И давно хотели засадить этих громил за решетку, но доказательств их вины собрать не могли. Вот и теперь человек, которого они избили, не желал давать показания.

И в другую субботу, 23 января 1932 года, в «Часы» ворвались агенты местного отделения Федерального управления, контролирующего выполнение закона о запрещении торговли спиртными напитками. Мори вывели из Дверей в наручниках и препроводили в тюрьму округа Лукас. За много лет работы «Часы» не трясли ни разу, но детективы Толидо потребовали провести там проверку. Закон по-прежнему запрещал торговлю спиртным. За это редко кого сажали за решетку, дело шло к отмене «сухого закона», но иной раз такая зацепка приходилось очень кстати, если хотелось вставить палки в колеса какому-нибудь политику или наказать такого, как Морис Коуэн.

В холодный февральский день Мори, опять в наручниках, дрожащего от страха, ввели в каменные ворота печально знаменитой тюрьмы штата Огайо. Ему было восемнадцать, когда его привезли в тюрьму под Плэкумайном, молодого и полного сил. Теперь, в пятьдесят, он не знал, протянет ли за решеткой три года.

Как и в Плэкумайне, первый день был самым худшим. Начальник тюрьмы полагал, что вновь прибывшего надобно встречать так, чтобы тот, взрослый мужчина, заплакал. Шесть или семь часов Мори провел в чем мать родила. До того как получить тюремную одежду, новички помылись в душе, побывали у врача и дантиста, у них сняли отпечатки пальцев, их сфотографировали, прочитали лекцию о внутреннем распорядке. И перед каждой дверью им приходилось томительно ждать. Наконец, уже в тюремной одежде, их строем провели через двор в лабиринты гигантской тюрьмы. Покормили в столовой. А затем распределили по камерам.