Властелины Пограничья - [33]

Виктор взял кисть и обмакнул ее и стал рисовать по всей своей мазне треугольники. Они были направлены вверх и вниз по очереди. Руки Виктора действовали четко, будто он был роботом. Работа была окончена спустя минут пятнадцать. Без сил он откинулся назад и опустил руки.

- Чаю хочешь? - предложила Пенелопа. Ее не слышали, - Ну, как хочешь, - пожала плечами она.

Виктор обмакнул кисточку потоньше в зеленую краску и подвел свои треугольники ею. Попытки хоть как-то нанести тени Виктору не удались.

- Я это тебе оставлю, - гордо сказал Виктор, презрительно глядя на свое творение.

- Мне это зачем? - недоумевала Пенелопа.

- Понадобится, - с нажимом сказал Виктор.

В дверях палаты он столкнулся с доктором, учтиво ему поклонился и как-то цветисто поздоровался.

- Мой шедевр готов! - так же гордо сказал он ван Чеху.

- Я рад за вас, - доктор проникся высотой момента и решил подыграть, - могу я узреть его?

- Нет, ни в коем разе, - отрезал Виктор.

- Почему? Могу я узнать?

- Шедевр малой формы предназначается даме, а вам, большое полотно. Но вот проблема, я не могу войти в мастерскую.

- Там занятия целый день сегодня, - задумчиво потеребил отрастающую бородку ван Чех.

- Даже когда я расписывал потолки в капелле, было не так тяжело добраться до места работы, - фыркнул Виктор и просочившись мимо доктора ушел к себе.

- Капеллу он расписывал… ага… - пробормотал доктор.

- Дашь шедевру посмотреть? - улыбнулся доктор Пенелопе.

- Да забирай, она мне не нужна, эта твоя шедевра, - в тон доктору кривлялась Пенелопа.

- Ну, как я могу, отобрать у дамы ее шедевру, - обольстительно улыбнулся доктор.

- А вы, доктор, такой, - состроила глазки Пенелопа.

- Ах, прошил те дни, когда я грабил города и веси, съедал по семь младенцев за одни присест и считался грозой морей и суши, - досадуя, вздохнул ван Чех.

- В тебе умер великий актер, Октео, - улыбнулась Пенелопа, - Если бы я не знала тебя тощим патлатым студентом-троечником, то поверила бы. Доктор уже рассматривал бумажку, еще влажную от краски.

- И что это за инь-ян такой? - недоуменно спросил доктор.

Пенелопа заглянула ему через плечо.

- Треугольники.

- Это я и без тебя понял, - задумчиво сказал доктор.

- Ну, чего не понятного. Раз получилось, раз - нет, - пожала плечами Пенелопа.

Доктор изумленно обернулся на нее. Та совершенно не смущаясь, смотрела своими разными глазами в полные немого укора голубые глаза доктора.

- Пенелопа, Пенелопа, - с укоризной покачал головой ван Чех, - вот от кого, а от тебя не ожидал. От себя ожидал, а от тебя…

- Ой-ой-ой, - Пенелопа села на стул, - можно подумать, какие мы нежные.

На этой фразе что-то в ней щелкнуло, доктор почувствовал как снова натянулись внутри него какие-то струны, ощущающие опасность. Через минуту напротив него сидела уже Кукбара. Доктор посерьезнел и погрустнел одновременно.

- И рисунок оставь. Мне интересно для чего он, - царственно сказала Кукбара.

Доктор бросил листок на стол. Кукбара поцокала языком, внимательно следя ярко-голубым и блекло-зеленым глазом за доктором.

- У меня работы много. Я пойду, - сказал он серьезно и озабоченно.

- Постой, - Кукбара резко ухватила его за ладонь, - побудь со мной, Октео.

- Какого черта, - доктор вырвал руку.

Любое прикосновение к Кукбаре отзывалось дикой болью во всем теле.

- У меня много работы, - отчеканил он.

- Ну и бестолочь, - фыркнула Кукбара, - Видишь, детка, он снова нас бросает.

Доктор уже был в дверях. Он медленно обернулся. Перед ним сидела Кукбара с ее ухмылочкой, но на глазах Пенелопы стояли слезы.

Доктор угрюмо брел по коридору вперед. Возле палаты Виктора он задержался, немного покачался с пятки на мысок и размашистым шагом вошел в комнату.

Виктор дремал.

- Эй, друг, просыпайся, - ван Чех мягко потрепал его по плечу.

Виктор разлепил глаза и сонно улыбнулся.

- Хочешь я принесу тебе мольберт, будешь работать здесь над картиной, - участливо спросил доктор.

- Хочу. А над какой картиной? - спросони удивился Виктор и поправил сбившиеся волосы, - А-а-а, над картиной, - он усмехнулся, - простите, доктор, я забыл.

- Ничего, Виктор, ничего, - доктор похлопал его по плечу и в растерянности ушел.

Глава 17.

Когда доктор ван Чех принес старенький рассохшийся мольберт Виктору в палату, то еще не знал, что написание полотна затянется аж на два с половиной года.

На два с половиной года безуспешной терапии, тщетных попыток что-то вспомнить. Два с половиной года безрезультатных попыток самоубийств во время депрессивного психоза. Доктор часто являлся в палату к Виктору в тот момент, когда был необходим. Что-то вроде предчувствия подсказывало ван Чеху, что надо идти.

Виктор, бывая близок к ремиссии, часто засиживался с Пенелопой. Они играли в шашки или шахматы, чтобы скоротать еще один день. Отсутствие надежды на излечение объединяло их. И только доктор, уподобляясь своим больным, верил, что оба когда-нибудь выйдут из клиники здоровыми.

В один из солнечных дней, когда больничный сад цвел белым, доктор ван Чех бодро делал утреннюю пробежку, наивно называемую прочими врачами: "обход".

Виктор с утра был в себе, что называется, никаких ложных масок. Он снова был мужчиной между тридцатью пятью и сорока годами, который ничего о себе не помнил, писал стихи и картину, к которой притрагивался только в этом состоянии. Доктор пришел к нему рано, а руки Виктора уже были в краске. Кистей он почему-то не признавал.