Властелин Урании - [74]

Однако Урсус был не так глуп, он уже сообразил, что бывший учитель хочет отобрать у него его место при пражском дворе. Чтобы помешать этому, он сочинил гнуснейший пасквиль, какой только можно вообразить, пакость под названием «Об астрономических гипотезах», копии которой рассеял по всей Европе, не говоря о Праге, только бы очернить имя Тихо Браге.

Эта тощая книжонка долго тащилась до Ванденсбека, но все же прибыла туда в марте месяце с курьером из Гельмштадта. Ее содержание стало мне в точности известно лишь годы спустя, и тогда я не мог не заплакать, вообразив, какие муки все это должно было причинить Сеньору.

Николас Урсус изображал своего бывшего учителя безумцем, этаким взбесившимся дуралеем наподобие циклопа Полифема. Браге сажал своих оппонентов в тюрьму и претендовал на то, чтобы царствовать над всей астрономической наукой, копил приборы и умножал число своих подручных, не умея взять в толк, что истинный гений состоит не в бесконечном составлении звездных описей, а в осмыслении небесных феноменов. Его способность суждения, — писал он также, — была сильно подпорчена вздорностью нрава. Он страдал несколькими слабостями, прекрасно известными его ученикам: так, не мог создать никакой отвлеченной теории, а по части математики был не выше, чем его карлик Йеппе. К тому же у него был нос с тремя дырками, не мешавший смотреть на двойные звезды, но чрезвычайно ранящий его самолюбие; и еще имелась некая склонность, отчасти служившая объяснением тому, что он так снисходительно относился к любовным шалостям своей жены, тут мог бы кое-что порассказать Филипп Ротман. Разве он не скончался от французской болезни, подхваченной потому, что и в этих материях слишком прилежно следовал урокам своего учителя?

Также Урсус утверждал: стоило ученику высказать мысль, представляющую какой-то интерес, как Тихо Браге либо отметал ее, либо присваивал, делая все это под влиянием своего неизменно воспаленного тщеславия. Ибо прежде всего он любил владычество и обладание. Его опьяняло утверждение своей власти над другими, но владеть собой он был совершенно не способен. И наконец, у себя на острове Гвэн он творил ужасающие преступления, чем вынудил короля Христиана тотчас после своего отъезда спешно отправить туда посланцев для расследования. Что они там обнаружили, неизвестно, а только Тихо Браге бежал оттуда столь проворно, что весьма любопытно было бы выяснить, какие причины его к этому побудили.

Вместе с «Астрономическими гипотезами» Николаса Урсуса курьер из Гельмштадта привез письмо. По совпадению, которое само по себе любопытно, оно было от Йоханнеса Кеплера, математика, впоследствии принимавшего большое участие в трудах моего хозяина и умножении его славы, пока собственная кеплерова слава не превзошла ее. Совпадение усугублялось тем, что и в сам бесчестный пасквиль было включено льстивое письмо Кеплера, к которому господин Тихо с тех пор относился несколько свысока и долго его корил тем, что тот стал орудием в руках Урсуса.

Господин Браге в моем присутствии объявил своей сестре Софии, что вскорости обратится к императору Рудольфу с просьбой рассудить его тяжбу с Николасом Урсусом. В ответ на это его сын Тюге заметил, что разумнее было бы прежде заручиться благосклонностью и покровительством императора, а уж после навязывать ему роль судьи в своих дрязгах. Со своей стороны Тюге с нетерпением ждал путешествия, куда собирался послать его отец. «Ради вас я тотчас готов отправиться в Прагу», — говорил он ему.

Смерив сына взглядом с головы до ног, Сеньор отвечал:

— В основном я вижу, что ты готов за мое здоровье пуститься по кабакам, но время еще не пришло. Я напал на след Эрика Ланге и его прежнего секретаря Вальтера, они, и тот и другой, по-видимому, согласятся засвидетельствовать, что Урсус, прежде чем опубликовать свою теорию, похитил записи из моей библиотеки.

Услышав имя Эрика Ланге, София Браге покраснела от сознания, что ее пресловутый жених отнюдь не спешит увидеться с ней, несмотря на деньги, которые она несколько раз посылала ему, заложив ради этого имение в Дании, предназначенное в наследство ее сыну. Ведь скоро год, как семейство Браге в своих каретах колесит по Германии, а Ланге до сих пор носа не кажет — ни в Росток не приехал, ни в Гамбург.

Но Сеньор не желал задуматься об этом. С маниакальным упрямством, уже давно тревожившим его близких, он продолжал распространяться о предательстве Урсуса:

— Знаете, что сделал этот Вальтер? Он по моему приказанию подкупил ученика, занимавшего на чердаке Ураниборга угол по соседству с каморкой Урсуса. Пока он спал, тот ученик обшарил его карманы. Назавтра, обнаружив кражу, Урсус стал было бегать по этажам с воплями, но потом, испугавшись, как бы не навлечь на себя мои упреки, сообразил, что у него есть причины страшиться моего правосудия, даже говорил, что я его повешу. И уплыл на первом же судне. Чтобы это подтвердить, у меня найдется десять свидетелей.

Касательно бегства Урсуса, тут я бы мог быть одиннадцатым. Я его видел тогда на Гвэне, когда жил еще у Якоба Лоллике: он попался мне на глаза в своем пестром камзоле, как раз затеял шумную ссору прямо перед домом Фюрбома.