Властелин Урании - [41]

Этого не случилось. Будущему Христиану IV было суждено достигнуть возраста своей коронации, так и не возымев к звездам иного интереса, кроме того, что связан с их использованием в судовождении; когда же со временем он согласился посетить остров, то счел, что для постижения сих материй ему довольно этого единственного визита.

Другой целью его посещения было, увы, измерить гордыню Тихо подобно тому, как дровосек измеряет большое дерево, прежде чем срубить его, но об этом толковать еще не пришло время.

Пока же злополучного Педерсена отрешили от пользования землями и озером Гуннсё. Люди господина Браге явились в Гуннсёгор и забрали остатки поземельной росписи поместья. Когда счета и документы за четыре года были перевезены на остров Гвэн, в том же марте месяце Сеньор незамедлительно отправил их ко двору в Хельсингсборг, опасаясь, как бы его не упрекнули, что в этом деле он заменил правосудие произволом. «Теперь увидим, кто был прав, а кто виноват!» — кричал он.

Судьи в Хельсингсборге без колебаний объявили, что правота не на его стороне. И верховный суд два месяца спустя это подтвердил. Ему было предписано возвратить Педерсену все его документы без дальнейших проверок. «Увы, — сказал Сеньор, — я и помыслить не мог, что у бургомистра Роскилле столько влияния на приближенных королевы, на Хака Ульфстанна (одного из судей) и на Парсберга (погубителя его носа). Впрочем, это не важно, у меня остаются наука и слава моих трудов. Настанет день, когда будущий государь воздаст мне должное».

Да я-то видел, что, несмотря на всю эту отрешенность, он плетет интриги, пытаясь обойти препятствие.

Это случилось, когда нас покинул Христиан Йохансон. Мы смотрели вслед кораблю, увозящему его к берегам Скании: все собрались на галерее второго этажа — Лонгомонтанус, юный Тюге, возвратившийся из академии Серо, да еще один датчанин, уроженец острова Мён, волосатый брюнет, одетый, как молодой священнослужитель, за исключением лишь пояса цвета голубиного горлышка. Звался он Мунтером, а здесь священнодействовал в роли нового наставника сыновей Браге. Над старшим из них он подтрунивал, ибо юноша страдал любовным недугом. Служанка Софии, в которую Тюге, по его словам, был без ума влюблен в прошлом году, когда его отослали в Сканию, на время разлуки была забыта: он проникся чувством к Ливэ и пылал вплоть до возвращения, ибо сердце его не терпело праздности. Этот парень вел непрестанную борьбу со злополучной страстью, чем немало раздражал отца, который, впрочем, давал понять, что предпочитает ему своего второго сына Йоргена, который был на два года моложе, столь же строптив и непоседлив в учении, а одарен и того меньше. Их наставники часто сменялись, как обычно бывает, когда отцы слишком тщеславны, чтобы усомниться в способностях своих детей.

Потомки Тихо Браге не унаследовали гениальности родителя, что в корне противоречило его планам. Без духовного превосходства им было невозможно занять в обществе положение, соразмерное отцовскому. Им, рожденным от простолюдинки, никак иначе не возвыситься. Оставшись такими же глупыми, как она, сыновья ничего не достигнут. Итак, за исключением дочери Магдалены, которая его обожала, хотя он отвечал на это полным безразличием, все дети Сеньора оказались на стороне матери. Они питали к ней самую нежную привязанность, выказывали явственное презрение к астрономическим расчетам, назло притворялись, будто занимаются искусством, и ужасно любили музыку за то, что отец ее не выносил.

Вот почему его оскорбляли мои таланты, хоть ему то и дело приходилось прибегать к их помощи. В тот день в его взгляде, свободном от малейшего проблеска доброты, я прочел любопытство и смекнул: он что-то задумал.

«Ты ничего не потерял? Какое-нибудь приспособленьице, которое тебе пригодилось бы, чтобы созерцать даль?»

Я был всецело во власти печали, глядя вслед уплывающему Христиану Йохансону, который сумел облегчить мой страх перед Господином, открыв мне, кроме некоторых сокровенных черт его характера, историю его детства.

Сам-то он узнал ее от старины Хафнера. Наперекор стоявшей между ними полувековой разнице в возрасте Христиан Йохансон был в самой сердечной дружбе с нашим управляющим. К тому же именно смерть старика побудила его оставить наш остров. Вместо того чтобы удерживать, Сеньор снабдил его самыми горячими рекомендациями и направил в Виттенбергский университет, словно и в нем видел неудобного свидетеля своей жизни, которого лучше удалить (по крайности, если не считать симпатии Христиана к учению Коперника единственной причиной их расхождения).

Незадолго до того, узнав о нашем добром согласии и столь же добром соседстве на четвертом этаже Ураниборгского дворца, хозяин нас разлучил, отправив меня жить в павильоне со слугами. Но помешать разглашению секрета было уже поздно — я успел узнать от Христиана горько печалившую господина Тихо, хотя он в том не признавался, тайну его детских лет: в самом нежном возрасте Сеньора оторвал от родного очага его дядя Йорген Браге, который не мог иметь наследника и не сумел договориться со своим братом Отто насчет взаимно приемлемых условий усыновления. Он нанял головорезов, те захватили ребенка в Кнутсторпском дворце, и он растил его так, чтобы по собственному образцу привить мальчику страсть к охотничьей потехе и прелестям служанок. (Потому-то все и вышло наоборот.)