Властелин Урании - [38]

«В его лице вы лишились преданного ученика, весьма увлеченного открытием высоких научных истин», — так он выразился.

Сеньор заметил в ответ, что самое высокое открытие, каким Урсус мог бы похвалиться, — это обнаружение в библиотеке записной книжки, куда хозяин вносил результаты своих наблюдений. Ольсен застукал его однажды с этой книжкой в руках, тому уж лет пять. Суя свой нос куда не следует, этот индюк исхитрился присвоить хозяйский чертеж планетарной системы, который он распубликовал по всей Европе, перетолковав все наперекор здравому смыслу и утверждая, например, что орбита Марса не пересекается с солнечной, а полностью заключает ее в себе! Господин же добавил с братской приязнью:

— Твоя терпимость, эта слепота в отношении самых бесчестных из твоих друзей делает тебя еще безмерно дороже Для тех, кто искренен в своей дружбе.

— А все-таки я рад, — сказал Ланге, — что Урсус вот-вот получит должность математика при императорском Дворе. Он никогда не забывает при Рудольфе Габсбурге упоминать о том, как он восхищается вами и сколь многим он вам обязан.

— Льщу себя надеждой, — ухмыльнулся хозяин, — в один прекрасный день объяснить императору, что он обязан мне еще большим, чем можно вообразить.

Вновь прибывшие ученики и помощники навострили уши, ведь до них лишь теперь дошло, по какой такой причине он донимал их подозрениями.

Посещать библиотеку им было запрещено. Только Лонгомонтанус и Ханс Кроль имели доступ к записям господина Браге. Он без конца допрашивал молодых наборщиков, приехавших из Англии и Голландии, желая заручиться уверенностью, что они ничего не смыслят в астрономии. Гости, валившие к нему валом, отнюдь не всегда проявляли интерес к его системе, но замечая в ком-то желание познакомиться с ней, он разрывался между жаждой поделиться своими выводами и страхом, что их опубликуют где-нибудь без него. Приметив в ком-либо из своих питомцев потребность учиться, он предполагал, что она свидетельствует о самомнении, которое надлежит искоренить.

Он принимал их сидя. Новичок же был принужден, стоя перед ним, выслушать целую речь, причем хозяин разглагольствовал исключительно о самом себе. Наш «юнкер» им возвещал, что призвание к науке, рано открывшись в нем, отвратило его от мирской суеты, однако же он один из самых высокородных аристократов королевства. Что растрачивать свою молодость в завистливых придворных противоборствах он не пожелал. Что охота в его представлении лишена всякой привлекательности. Что недруги воспользовались его отсутствием в Кронборге, чтобы восстановить против него королеву и регентский совет. Но он восторжествует, все и вся посрамит, одарив мир системой, достойной Птолемея и способной раз и навсегда исправить ошибки, допущенные Николаем Коперником.

В тот раз, отнюдь не впервые насладившись этой темой, он не без досады приготовился выслушать юного Шандора Сакаля, и тот приблизился к нему.

Этот малый, незаконнорожденный отпрыск часовщика из Вены, смахивал на воробья. Его бедная одежонка напоминала соломенную кровлю, а черная шляпа торчала на голове, словно печная труба.

«Молчать, кому сказано!» — рявкнул хозяин.

Он встал, взял со стола-полумесяца свои часы, а салфетку швырнул на стол. Все то, что Сакаль не осмеливался произнести, уже было ему понятно: вычисления оказались ошибочными, затмение, предсказанное на шесть двадцать четыре, восемнадцать минут как кончилось.

— Что ж ты раньше не поспешил сказать? Где ты был?

— На наблюдательной скамье.

— Тебе потребовалось восемнадцать минут, чтобы пробежать расстояние в двести фаунеров?

— Да ведь там собаки, я их очень боюсь.

— Почему псы на свободе? Хафнер!

— Хафнер болен, Господин, — вмешался Христиан Йохансон. — Ливэ сидит с ним, но сделать ничего не может. Ему скоро конец. Он весь опух от водянки и просит, чтобы вы пришли.

— Чума на него, мне сейчас не до Хафнера! Лонгомонтанус и Кроль, идемте со мной, вы будете вести измерения, а Йеппе — Их запоминать. А вы, сестрица, навестите Хафнера вместо меня, я зайду повидать его завтра.

Еще не договорив, он напялил свой колпак, отцепил нос и со всех ног устремился в коридор, предшествуемый лакеем-верзилой с факелом в руке. Этот последний на пороге заколебался было, вспомнив о собаках.

— Вперед! — приказал хозяин.

— Они там, — пробормотал слуга, имея в виду псов. — Я вижу, как горят их глаза.

Но Тихо Браге смотрел не на собак шотландского короля, а на луну, уже пожиравшую тень Земли. Псы меж тем ярились, наскакивая на факелоносца, а тот защищался, отмахиваясь от них жгучим пламенем.

Сеньор шагал теперь впереди него, а я поспешал следом, стараясь не отстать. Но когда он оказался перед входом в Стьернеборг, один из мастифов кинулся ему наперерез. Мой хозяин храбро шагнул ему навстречу. Зверь отступил. «Вот видишь, — сказал мне Господин. — Достаточно не знать страха…»

Не стоило торопиться с похвальбой: пес прыгнул на него и сквозь плащ прокусил плечо. На шерстяной рубахе и супервесте[16] пятнами проступила кровь. Он упал на колени. Я тогда схватил палку, торчавшую из той самой дыры, что осталась посреди ближнего купола на месте недавно умыкнутой статуи Меркурия, и обратил мастифа в бегство. Эта неприятность разом напомнила об утрате статуи, на возвращение которой, как я и предсказывал, мы уповали напрасно. И, сказать по правде, как только мы лишились покровительства крылатого бога, злая судьба неотступно ополчилась на нас.