Властелин дождя - [49]

«Ты что ж это, милая барышня, решила остаться монашкой до конца своих дней?» — искренне негодовали сваты.

«Может, и так», — смеялась Лилика.

И уязвленные сваты прозвали ее Святой. «Слышь, кума, наша-то барышня говорит, мол, не нужен мне муж, уйду я в скит Рэдешешть, чтоб писали с меня иконы». Так к ней и прилипло — Святая. Нуцу, поскольку они были неразлучными подругами, прозвали Тень Святой.

Первую рюмку выпили в честь моего приезда. Выпив глоток, учитель математики отвесил глубокий поклон всему собранию и сказал, что удаляется, потому что у него болит Живот, он на диете и не хочет портить нам удовольствие. Но Букур вскочил, схватил его за руку, умоляя не уходить, не исполнив знаменитый монолог Гамлета. Он добавил, что сразу поведал мне о таланте, которым славен их край, и что я буду счастлив познакомиться с этим талантом.

— В следующий раз, друг мой, — очень серьезно, с поклоном отозвался старец. — Мне плохо, я иду принимать лекарство. В другой же раз — с удовольствием.

— Жаль! — вздохнул искренне опечаленный Букур. — Сейчас как раз было бы ко времени. Ей-богу!

Я устал с дороги, ел мало, но пил много и поэтому быстро опьянел. Еще в поезде Бухарест — Фэура (центр района, куда входило Тихое Озеро) я все время просидел в вагоне-ресторане в компании симпатичной медсестры, которая направлялась в Брэилу, чтобы сесть там на пароход.

Мне хотелось утопить в вине свою обиду. Очень уж я был обижен на комиссию по распределению. Окончить филологический факультет и попасть в какое-то село, затерявшееся в степи? Ну нет! Много недель домогался я места в редакции одного литературного журнала, будучи уверен, что только там, и нигде больше, смогу проявить себя как человек и как художник (я собирался стать со временем знаменитым писателем). Но все же я принужден был уехать. В записной книжке, лежавшей на дне моего сундучка, я записал на дорогу следующие горькие слова:

«Судьба моя выткана нитью из клубка несчастий.

Пропади все пропадом! Еду в деревню, неведомо куда, и это первый большой шаг на пути моих неудач».

Лилика Доброджану поставила пластинку. Она застыла, вслушиваясь в мелодию, и я разглядывал украдкой ее округлый подбородок с ямочкой, волосы, конским хвостом собранные на затылке, черные влажные глаза — их тяжелый, сердитый взгляд скользнул по мне, когда я залпом выпил рюмку. Было у меня такое чувство, будто я видел когда-то эту девушку, г где и когда — не мог вспомнить, но только я был уверен, что видел.

Букур, Тэмэрашу и студент-жених болтали у окна, наслаждаясь прохладой ночного воздуха, напоенного благоуханьем мяты и сена.

К полуночи я уже хорошо подвыпил и крикнул Букуру, чтоб послал за вином, потому что мне обрыдла эта мыльная пена (я имел в виду пиво). Денег, чтобы заплатить, у меня пока хватало: мне выдали подъемные как начинающему учителю в размере целой зарплаты, а я потратил из них всего сотню леев.

Но Лилика воспротивилась.

— Больше нельзя, — заявила она. — Вы все уже много выпили. Пускай лучше Букур принесет арбузы. Санду, — попросила она, — там, за дверью, два арбуза, притащи их, на десерт надо холодненького, и пора расходиться.

— Но может, товарищ Чернат хочет еще повеселиться, — слабо сопротивлялся Букур. — Эй, женишок, — крикнул он студенту, — подсядь-ка к Нуце, а то она заснула. А ну-ка, Тэмэрашу, отправляйся, расколдуй от чар свою секретаршу. Скажи, что на улице звездопад, что она прекрасна, — наговори с три короба, хоть напугай водяным, только бы не уходила, охота выпить еще по стопочке!

— Так выпьем, — снова взялся я за свое. — Только чего- нибудь крепкого. Принесите цуйки и смените пластинку! Ну ее к черту! — И я принялся философствовать: — Когда летишь под откос, надо пить. Алкоголь облегчает падение. Давайте же пить и петь. Не глядите на меня так гневно, дорогая барышня, — крикнул я Лилике сердито, потому что никак не мог припомнить, где ее видел. Потом, немного придя в себя, я воскликнул со смехом: — А где же почтеннейший служитель шекспировской музы? Отправился за черепом Йорика? Уникальный талант этого края страдает животом и надеется вылечиться травами! Надо было ему остаться с нами и порадоваться, что прибыл талант ему под стать.

Я снова встретился с полным презрения взглядом Лилики, и это снова меня взбесило.

— Дорогая барышня, прошу вас, пожалуйста, отведите от меня взгляд, потому что… не знаю, ей-богу… что меня… что меня…

Я клокотал от бешенства.

— Что же вы не договариваете, дорогой товарищ? — рассмеялся учитель, оставивший дома жену. — Уж коли начали, так и заканчивайте… «Что вы меня любите!» — вот что вы хотели сказать!

Бедняга хотел еще как-то поправить дело.

— Молодчина, старик! — подхватил Букур. — Они любят друг друга! Да вы только на них посмотрите — оба покраснели! Конечно, любят! В точности как в песне.

Он втянул шею и запел:

Любовь моя к тебе зажглась,

Как зажигается сигара…

Лилика сняла иглу с пластинки, закрыла патефон и сказала девушкам:

— Пошли спать.

Потом обратилась к остальным:

— Спокойной ночи! Завтра, товарищ Чернат, мы поможем вам раздобыть капустный рассол. Говорят, он снимает тошноту и голова становится яснее.