Власть в Древней Руси. X–XIII века - [10]

». Князья Ольговичи прислали грамоту Всеволоду, в которой обещали не добиваться Киева только при жизни Рюрика, но не отказывались от своего права на него в будущем. «Ажь ны еси вмѣнилъ Кыевъ тоже ны его блюсти подъ тобою и подъ сватомъ твоимъ Рюрикомъ, то в томъ стоимъ; ажь ны лишитися его велишь отъинудь, то мы есмы не Угре, ни Ляхове, но единого дѣда есмы внуци; при вашемъ животѣ не ищемъ его, аж по васъ, кому Бог дасть».[68]

Содержательно близкий ответ черниговских князей имеется в летописной статье 1196 г. Никоновской летописи, хотя не обошлось здесь и без некоторой интерпретационной его обработки. «Князь велики же Черниговскій Ярославъ Всеволодичь з братьею своею того не хотяше, но глаголаше сице: „Не буди мнѣ отлучитися великого стола, и главы, и славы всеа Руси Кіева, но якоже и отъ прадѣдъ нашихъ лѣствицею каждо восхожаше на великое княженіе Кіевское, сице же и намъ и вамъ“».[69]

Особой ролью Киева и его стола объясняется появление на Руси практики дуумвирата — одновременного соправительства в Киеве двух князей, иногда представителей соперничавших за старейшинство княжеских семей. Так как это было в годы киевского княжения Рюрика Ростиславича и Святослава Всеволодовича. Фактическим соправителем киевского князя был Всеволод Большое Гнездо, основанием чему, по-видимому, служило обладание им волостью в старой Руской земле.

Без Киева или, хотя бы, причастия в великокняжеском домене, как родовом наследии русских князей, претензии на общерусское старейшинство не могли быть реализованы. Это хорошо видно на примере взаимоотношений Андрея Боголюбского и князей Ростиславичей, которые, как казалось суздальскому князю, были причастны к отравлению его брата Глеба. Отказавшись выдать главных виновников этой смерти, Ростиславичи, как пишет летописец, «воли его не учиниша». Это послужило основанием нового похода владимиро-суздальского князя на Киев, который однако не имел для него успеха.

Перед походом он направил к Ростиславичам мечника Михна со следующим распоряжением. «Не ходите в моей воли, ты же, Рюриче, поиди вь Смоленьскь къ брату во свою отчину; а Давыдови рци: „А ты поиди вь Берладь, а в Руськои земли не велю ти выти, а Мьстиславу молви: „В тобѣ стоить все, а не велю ти в Рускои землѣ быти““».[70]

Великий киевский князь не был неограниченным монархом, но определенно являлся старейшиной русских князей. Причем не только на раннефеодальном этапе, но и в период феодальной раздробленности Руси. Был сюзереном удельных владетелей, что выражалось, по терминологии древнерусского времени, формулами «быть в воле», «ходить в послушании», быть «во едино сердце». Вот только несколько примеров этому. Под 1140 г. летопись сообщает о возвращении на родину двух полоцких княжичей, сосланных Мстиславом Владимировичем в Царьград за то, что они «не бяхуть его воли». В 1168 г. великий киевский князь Мстислав Изяславич приказал черниговским князьям прибыть в Киев. Летописец в связи с этим заметил: «бяху тогда Ольговичи в Мстиславли воли». Ростислав Мстиславич согласился на предложение князей занять великокняжеский стол при условии, что они будут считать его своим отцом и в «его послушании ходити».

Здесь княжеско-родовое старейшинство обретало политическую форму сюзеренитета, что, в свою очередь, порождало систему вассальных отношений. Но также в их специфическом родовом варианте.

Глава 2 Княжеская (боярская) дума

Своеобразным продолжением князя в X–XIII вв. являлось его ближайшее окружение, с которым он обсуждал и решал наиболее важные вопросы в жизни страны, княжества или волости. В летописи эта практики зафиксирована уже для середины X в. Закончившийся трагически поход 945 г. на древлян, был навязан князю Игорю его дружиной. «Поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы. И послуша Игорь».[71] Святослав заявил Ольге и боярам о желании жить в Переяславце на Дунае: «Рече Святослава къ матери своеи и къ боляромъ своимъ: „Не любо ми есть в Киевѣ быти, хочю жити в Переясллвци на Дунаи“».[72]

Результатом совместных дум князя Владимира и его советников явилось принятие Русью восточного христианства. Неоднократно приходилось Владимиру собирать бояр и старцев градских на думу для обсуждения этого непростого вопроса. В изложении летописца, именно думцы предложили князю послать мужей добрых и смышленых для испытания веры и они же окончательно склонили его к принятию христианства из Византии. «Аще бы лихъ законъ гречьский, — говорили бояре Владимиру на очередном совместном совете, — то не бы баба твоя прияла Ольга, яже бѣ мудрѣиши всѣхъ человѣкъ».[73]

В свое время исследователи пытались ответить на вопрос, кто скрывается под определением «бояре и старцы». Одни видели в них земских бояр, другие княжеских. В. О. Ключевский думал, что под старцами следует понимать военно-правительственную старшину торгового города. Разумеется, это важно знать. Но, в данном случае, более существенным является не то из какого сословия происходили княжеские думцы, а то, что они представляли органическую часть княжеской власти. Без них, без того чтобы не «сгадать с мужьми своими», не поведать «