Власть предыстории - [65]

Попробуем смоделировать катастрофическую ситуацию, представив последствия опустошительного набега пратолпы на людское поселение. Если спасался ребенок, то он погибал впоследствии в борьбе с хищниками. Если смерти избегал мужчина или женщина, то они были обречены на гибель — в одиночку они не в состоянии были продлить род человеческий. Но вообразим, что спаслись двое: женщина и мужчина. При этом безразлично, кем они приходились друг другу (тем более, что это и установить-то было трудненько). Но пусть даже это будут отец и дочь, или мать и сын, брат и сестра — все равно: важно лишь, чтобы женщина смогла забеременеть и родить ребенка, а лучше всего — нескольких. Никакого запрета на инцест в этом случае ввести было невозможно, он положил бы конец продолжению рода. И Адам позволил себе взять в жены Еву, свою кровную родственницу, «сотворенную» из его ребра.

Осколок социума, спасенный единственной парой, продолжал жить и развиваться. Через два-три поколения сообщество людей разрасталось, доводило число своих членов до 50–60 человек. Но оно сохраняло в памяти весь ужас удара пратолпы и готовя себя к возможному повторению катастрофы и бегства, принимало меры по сохранению возможности репродукции и социума. Для этого надо было сформировать заранее специфические группы спасения, постепенно разделяя сообщество на несколько линий, заключающих в себе все демографические категории сообщества.

Как это могло происходить практически?

Очевидно, что в нашем гримере с Адамом и Евой в первом поколении потомства спасшейся пары все были родными братьями и сестрами. Поэтому ограничивать половые отношения между ними было бессмысленно. Однако с появлением второго поколения браки между родными братьями и сестрами, а также между разными поколениями объявлялись нетерпимыми. Вводился и учет родства по материнской линии, так как женщины по-прежнему представляли собой первостепенную ценность в сообществе. К третьему поколению и далее женщина-прородительница умирала, ее место в линиях потомков, получивших название родов, занимали ее дочери.

Таким образом, в каждом из родов оказывались в наличии все представители демографических групп сообщества, каждый род тем самым в экстремальных условиях сохранял возможность к дальнейшей репродукции и владел социумом сообщества в полном объеме. Так появился институт экзогамии и рода, возглавляемого женщиной (4.4.2.).

Что произойдет далее с сообществом, которое накопило достаточное количество людей во всех своих линиях, или ветвях? Очевидно, оно уже готово к бегству порознь, каждая линия может спастись отдельно, сохранив весь социум с его достижениями. Дело за малым: разделиться, разорвать кровные узы, связывающие ветви племени, и разбежаться пространственно. Лозунгом фазы глобального бегства стало — «Разъединяться и уходить!» Если рядом появлялись палеоантропы, то мешкать означало поставить себя под угрозу полного истребления.

Но и уходить, очевидно, не хотелось!.. Связи между родами были сильными, нарушать их неприятно и хозяйственно нецелесообразно. Требовался удар, способный расколоть сообщество.

Однако и пратолпа не медлила. Очередное столкновение разрушало племя, оно спасалось родами, стараясь сохраниться в целости. Уцелевшие повторяли репродуктивный цикл. Сотни и тысячи — сохранившихся осколков социума погибали, не дав отростков и побегов. Десятки выживали. И вновь при необходимости отменялись запреты на брачные связи между основателями родов (4.4.4.), а затем экзогамия вводилась вновь. Весь механизм матриархата запускался и останавливался, действуя словно пульсар или живая клетка. Ограничение на брак между кровными родственниками по материнской линии создавало мембрану между линиями родов. По этой черте сообщество делилось, разбегаясь под ударами пратолпы целыми ветвями, племя раскалывалось по вертикали, каждая часть уносила с собой весь социум и сохраняла репродуктивные свойства. Традиция закрепила этот институт, создав первые ростки Этноса.

Со времен, когда опасность удара со стороны палеоантропов уменьшилась, а быть может, и раньше, искру для деления племени начало поставлять свободное, раскованное, нонконформистское мышление, которое я называю Инакомыслием и которое лучше бы называть Свободомыслием. До сих пор люди были благодарны своему раскрепощенному сознанию, создавшему технику дистантного поражения врагов, изобретшему колесо, наделившему человечество значительными знаниями и умениями. Однако уже в фазе глобального бегства появились и первые антисоциальные поступки, связанные главным образом с нарушением брачных запретов, убийствами сородичей, насилием, оскорблением старших. Если антисоциальный поступок был направлен против людей своей кровнородственной линии, то за провинившегося не заступались. Но если обида причинялась другой ветви племени, то между родами пробегала искра братоубийственной мести, разбрасывавшая их далеко друг от друга. Тем самым сообщество людей делилось, занимая все большее пространство на земле, обживая и заселяя планету.

В это время Инакомыслие, несмотря на то, что оно порой дробило племя на отдельные осколки, в целом выполняло положительную функцию в истории человечества, распространяя ею влияние и власть над ойкуменой. Многие географические «открытия» того времени были сделаны в результате распада племен из-за инакомыслящих, преступивших общепринятые традиции и обычаи. Видимо, с этого времени отношение к инакомыслящим изменилось, их стали бояться, стремились уничтожить, выкорчевать из сообществ людей. Если бы эта тенденция победила, то едва ли человечество выжило бы в борьбе с палеоантропами. Естественный отбор «закрепил» в сообществах людей обязательный процент появления инакомыслящих (4.5.3.). При этом природа, разумеется, «заботилась» не о прогрессе земледелия и техники, а о выживании человечества как биологического вида.