Власть предыстории - [64]

Эту реакцию можно развивать и тренировать, она способна, видимо, поддерживаться на высоком уровне, разрешающем двинуться сразу же по волне Искусства. Но при неразвитости эстетической реакции, при заторможенности ее рефлексией трудно пойти навстречу непривычному зрелищу, непонятной музыке, абстрактному рисунку. Однако что такое в данном случае абстракция? Попытка художественными средствами передать человеку-зрителю волну эстетической реакции, не более того. Так что подлинной абстракции в Искусстве не существует. Либо оно есть, либо его нет — не более. Однако, если человек втягивается в эстетическую реакцию, то ему до определенной степени безразлично содержание произведения. Музыка, с этой точки зрения, вообще бессмысленна.

Итак, перед нами картина зарождения трех самых древних социальных феноменов: Инакомыслия (об одной ею важной черте — неуничтожимости в обществе — скажем чуть позже), Религии и Искусства. Вернемся, однако, к нашей модели предыстории и назревавшим в ней процессам.

Сосуществование предлюдей и человека было, по-видимому, крайне непрочным. Оно основывалось на миролюбии палеоантропов и слабости людей — толпа не могла противостоять пратолпе по скорости передвижения, мощи удара, истребительным возможностям. Зыбкое равновесие поддерживалось и малочисленностью людских поселений, которые пока не затрагивали в широких масштабах экологическую нишу своих предков. Люди старались приспособиться к зависимому существованию от Богов, пытаясь, видимо, входить с ними в контакт, жить в мире, не пересекая своих путей с дорогами «могущественных» соседей. Мирный характер неандертальцев, отсутствие привычки нападать на своих сородичей явно сдерживал их от открытого конфликта. Ни те, ни другие пока еще не видели в двуногих своих врагов.

Но постепенно палеоантропы ощутили, что люди все более разрушают их налаженный мир. Укрепление и становление человеческих сообществ затрагивало коренные интересы неандертальцев, исподволь сужая их экологическую нишу. И тогда должно было произойти неизбежное: предки ударили по потомкам всей силой пратолпы. Для нарождающегоя человечества это было катастрофой.

Если в первый период дивергенции число люден было незначительно, они, отставая от пратолпы и словно бы выпадая в осадок, держались разрозненными кучками, которые насчитывались единицами во всей ойкумене, то теперь они размножились и обжились на планете. Однако люди оставались беспомощными перед лицом могущественных хозяев земли. Разгневанные Боги стремились выжить своих конкурентов, буквально стереть их с лица планеты. Человек отныне подлежал уничтожению, где бы его ни встретила пратолпа. Он превратился в дичь — за ним охотились, его истребляли под корень.

Соотношение сил было настолько неравным, что человечество, говоря военным языком, дрогнуло и побежало… Первая фаза предыстории завершилась глобальным кризисом, мирное сосуществование палеоантропов и людей оборвалось, человека попросту изгнали из рая, то есть из лучших зон обитания. Наступила многотысячелетняя эпоха неостановимого, бесконечного и бесперспективного бегства. Ни одно поколение людей не завершало свой жизненный цикл в условиях, в которых начинало его. Мелькали долины и горы, реки и пустыни, тундра и тайга, менялось животное окружение — одно оставалось постоянным и неизменным: угроза нападения пратолпы. Палеоантропы, видимо, следили за группами беженцев, настигая их время от времени и уничтожая целыми поселками. Фаза поражения длилась около десяти тысяч лет, она навсегда травмировала психику человека, поселив в его душе непереносимый ужас перед «богами» — вчерашними покровителями и мирными соседями.

Так появилась глобальная миграция, волны которой обгоняли друг друга, причем каждая следующая тащила за собой людей, все более приближавшихся по своему физическому типу к современному человеку. В бегстве рождались, жили и умирали десятки поколений.

Фаза бегства оставила после себя неизгладимые следы, породив уникальный институт, с его помощью человечеству и удалось сохранить слабый, чуть затеплившийся в ладонях людей огонек социума. Сделать это было тем более трудно, что социальные достижения, облекавшиеся у людей в традиции и обычаи, не успевая войти в наследственную программу КФД, фиксировались в памяти, в речи, в умениях. Следовательно, для человека выжить в повальном бегстве означало сохранить не только репродуктивный состав сообществ — этого было бы достаточно для палеоантропов или обезьян. Необходимо еще, чтобы спасшиеся обладали достижениями социума в полном объеме. Их хранителями, владевшими всей социальной программой сообщества людей, были, очевидно, старики и старухи, помнившие и знавшие больше других. Особенно велика была в то время ценность женщин (они возглавляли толпу беглецов, как их предки возглавляли пратолпу), от них же зависело воспроизведение вида физически. Меньшую представляли мужчины и дети.

Эти обстоятельства привели к появлению специфического социального института, существующего с определенными изменениями но сию пору — этноса (4.4.1.).

Палеоантропы не знали ни семей, ни родов, ни противопоставления одной группе другой. Не существовало экзогамии, рода, племени. Единственное новое, что внесла пратолпа во взаимоотношения внутри сообществ палеоантропов (по сравнению со стадами обезьян), состояло в «свержении» власти самцов. В пратолпе все были равны. Женщины, однако, имели то преимущество, что лидировали в пратолпе, вели ее за собой, подчиняя мужчин своему примеру, заставляя подражать их действиям. Вот почему женщина вывела человека за руку из мира животных. Начавшаяся дивергенция и фаза мирного сосуществования палеоантропов и людей мало что изменила во внутренней организации сообщества двуногих: женщина по-прежнему главенствовала в сообществах, семьи и рода не существовало. Бегство изменило ситуацию, фаза спасения от пратолпы, заняв более десятка тысячелетий, поставила перед человечеством не только задачу выжить физически, но и, как уже говорилось, сохранить социум.