Власть - [36]

Бенкаи сказал:

– Я покажу вам, как умирает настоящий воин, по собственной воле и тогда, когда сам этого пожелает. И в эти последние минуты я клянусь, что вернусь и покараю того, кто предал моего господина.

Он пристально посмотрел на Киити, который выпрямился и попытался выдержать взгляд телохранителя, но, в конце концов, вынужден был отвести глаза.

После этого Бенкаи решительно поднял длинный нож Сабуро и, взявшись за рукоятку двумя руками, глубоко погрузил лезвие себе в левый бок. Он задрожал, но не издал ни звука, когда медленно, разрезая собственную плоть, протащил нож через весь живот к правому боку, и затем сделал то, чего никогда не видели ниндзя или Киити: он повернул лезвие и слегка потянул его вверх – этот разрез носил название дзюмондзи, и на него могли решиться только самые мужественные самураи.

Простояв так несколько секунд, он собрал все свои силы, выдернул из тела нож, затолкнул окровавленный клинок себе в рот и упал лицом вниз на покрытый матами пол.

Потрясенные ниндзя застыли, не веря своим глазам, и тут небо потемнело, и сверкнула ярчайшая молния. По замку неожиданно захлестал холодный дождь и крупные градины, затем случилось землетрясение, которое сгубило много людей и зверей и разрушило много строений. Вслед за землетрясением пошли пожары и мор, и менее, чем за сорок восемь часов погибла треть огромной армии Хидэеси. Говорили, что это Ики-ре, злейший из духов, мстит за смерть Бенкаи и долго еще будет продолжать мстить, пока не выместит всю свою злобу.

Впоследствии Киити будет спать только в освещенной комнате, в кровати, окруженной вооруженной охраной. В коридорах его замка имелись «соловьиные полы», которые «пели» или пищали, когда на них кто-либо становился, предупреждая о приближении убийцы. На потолках замка висели тяжелые сети, готовые упасть на врагов Киити. Имелись также люки, открывавшие ощетинившиеся бамбуковыми отравленными кольями ямы, петляющие коридоры, специально заводящие человека в тупик, скрытые пружины, пускающие отравленные стрелы. Все это должно было защитить его от возвращения Бенкаи, Земляного Паука.

Через два года после того, как Киити предал замок Икуба, он тоже наложил на себя руки. Однако он не посмел совершить сеппуку, а проглотил яд. Своей наложнице он признался, что только так он мог спастись от Бенкаи и Ики-ре, которые приходили к нему во сне, не зная устали.

Неосуществленные помыслы прошлых жизней.

* * *

Сидящий в своей спальне у стола Тодд закончил зашнуровывать ботинки. Часы с цифрами табло перед ним показывали 11.09 вечера. Ему нужно было торопиться. Он должен был попасть в китайский квартал до полуночи. Никто не мог помешать ему выйти из дома в столь поздний час. Отец его обедал с приятелем, а мачеха, Джан, недавно переехала в гостиницу.

Тодд встал, подошел к шкафу и присел на корточки. Сунув руку в коричневый кожаный ботинок, он вытащил из него ремень. Поднял его одной рукой и коснулся небольшой темной пряжки. Вздрогнул, словно от холода. Эта пряжка была сделана из металла клинка Мурамасы, который принадлежал Бенкаи.

Тодд пропустил ремень через петли на своих джинсах и застегнул пряжку. Закрыл глаза, задрожал и закачался. Покрывшись потом и тяжело дыша, он упал возле кровати на колени, схватил подушку и упал на пол. Тело его затвердело, спина выгнулась, затем он беспомощно вытянулся на полу. Он лежал тихо, пока дыхание не стало ровным, потом он поднялся на ноги.

Он подошел к окну и посмотрел на потемневшую Восточную реку и огни Бруклинского моста. Он стоял неподвижно; юное лицо его было бесстрастным, глаза бесчувственными.

Затем он покинул квартиру и отправился в путь, который должен свести его лицом к лицу с Киити.

7

ДиПалма приехал в китайский квартал, чтобы вернуть долг.

В ресторане на Мотт-стрит он обедал со старшим инспектором гонконгской полиции Мартином Мэки. В это позднее время их было только двое белых в заполнившей зал ресторана толпе. Ресторан выбрал Мэки. Чем больше в ресторане китайцев, тем вкуснее пища, сказал он ДиПалме.

У входа в ресторан не толпился народ, стремящийся попасть внутрь; на окнах не было пластиковых образцов блюд, которые готовят в ресторане. Обнадеживающие приметы, сказал ему Мэки, который приехал в ресторан прямо из аэропорта Кеннеди. На чистейшем кантонском диалекте он попросил владельца ресторана предоставить им столик и лучшего официанта, находящегося в тот момент на работе. Последовало краткое совещание относительно меню, и затем он заказал говядину со спаржей в коричневом бобовом соусе для себя, лапшу в мясном бульоне для ДиПалмы и чайник с зеленым чаем. Никаких отказов или возражений Мэки не признавал.

Как и всем китайским ресторанам, которые знал ДиПалма, этому не доставало воздуха и изящества. Он был маленьким и темным, со столами из черного пластика, вентиляторами на потолках и полом, засыпанным древесными опилками. Среди посетителей можно было видеть и пожилых китаянок в длинных шелковых блузках, и остриженных под «ежик» подростков в голубых джинсах, кроссовках и с покрытыми татуировкой руками. Все говорят и сквернословят на кантонском, шанхайском, мандаринском диалектах и на тайском языке, сказал Мэки, причем какая-нибудь бабуся может выражаться почище любого хулигана.