Власть над водами пресными и солеными. Книга 2 - [61]

Взбодренный близкой опасностью Дубина пер через кусты, не замечая тропинок. Его свистящее дыхание распугивало лесную дичь, включая и ту, для которой мы сами могли стать дичью. Не до крупных хищников нам было. Да встреть спаситель Кордейры хоть саблезубого тигра - плюнул бы ему в морду и дальше пошел. А тигр сел бы на попу и долго думал бы: что это было?

И все-таки мы опоздали. Как и в прошлый раз.

У самого подножья горы угнездилась избушка - по всем приметам ведьмино жилище: пучки трав по стенам, котел с дурно пахнущим варевом, дурно пахнущие куры во дворе. А на столе в углу... серебряный гребень. Тот самый, которым Корди по вечерам расчесывала волосы. И мебель, раскиданная по углам, переломанная - только отряд солдат может так изломать хилые табуретки, всем скопом ловя мечущуюся в ужасе женщину...

Взвыв от ярости, Геркулес принялся... раздеваться. Я некоторое время тупо наблюдала за его неадекватной реакцией, потом, почувствовав то же, что и он, сама скинула перевязь и плащ. Одежда нам еще пригодится, как и оружие. А до того - алоха! - парочка огнедышащих тварей, защищающих свое кровное, нежно любимое, сердцу дорогое - вот с чем вам придется дело иметь, солдаф-фоны...

Я до последнего не знала, обращусь ли я в дракона или в ламию. И в принципе, была готова вывалиться из леса в образе многометровой змеететки, пылающей жаждой мести. Это бы научило всех почтительному - и даже сверхпочтительному - отношению к колдуньям. Черной Фурии, исчадию гнева, не потребовалось бы проливать кровь глупой солдатни. Хватило бы простого "Ссссслушшшшайте, сссссолдаткккки, отпуссссстите девушшшшшшшку..."

Хотя Черной Фурии было бы приятно поплясать на костях. А вот дракону - нет. Сознание дракона не приспособлено для мести, как и для возмездия. Ум дракона холоден и отстранен. И что самое неприятное, не склонен переживать по поводу скоротечности земного бытия смертных принцесс. Иными словами, дракону пофиг, что его подругу вот-вот убьют. Даже если только что это было самое важное дело на свете.

После вспышки боли, выжигающей человеческий разум (и человеческую анатомию заодно), ты приходишь в себя другим существом. Всеведущим, ироничным и АБСОЛЮТНО равнодушным. Сознание дракона переполнено восхищенной созерцательностью. Он чувствует бесконечность вселенной и протяженность потоков времени в оба края от мимолетного "сейчас" - с такой остротой, что на активные действия по изменению "сейчас" не способен.

Вот почему драконы так легкомысленны - от глубины своей нечеловеческой. Что угодно способно отвлечь дракона от судьбоносной миссии. Поэтому не стоит вручать свою судьбу дракону. А тем более двум драконам...

Игры бликов на глади воды однажды заставили нас позабыть об опасности, нависшей над Кордейрой. И теперь сыграли с нами ту же шутку. Снова.

Вдруг стало нам ясно: все мы - и драконы, и не-драконы - следуем своей судьбе, и неважно, счастливой она будет или сожаления достойной, самое главное - извлечь из нее урок, который она, по щедрости своей, дарит каждому живому созданию, бла-бла-бла... В общем, мы были двое чешуйчатых недоумков, ненароком постигших дзэн во всей полноте, с познанием собственной природы, а также с освобождением от приязни и неприязни...

Такого рода озарения всегда несвоевременны. Все, что в тебе есть человеческого, бьется, визжит и протестует против плавности и отстраненности в момент, когда твоего любимого человека, может быть, на костер волокут. Впрочем, оно, человеческое, глохнет где-то глубоко внутри, задавленное драконьим.

Сделав круг над лесом, высоко в небе, мы зависаем, мерно взмахивая крыльями. Геркулес ухитряется на лету поскрести морду и вдруг изрекает:

- В лесу нам их не найти.

- Ага, - бесстрастно произношу я.

- Спустимся ниже?

- А если... просканировать местность? - размышляю я.

- Как это? - оживляется Дубина. Ему сейчас интереснее сама задача, чем результат. Как и мне.

- Попытайся увидеть их мысли. Отделить от того, что чувствуют олени, кролики, живность всякая. Люди - они... другие, - пытаюсь я донести до Геркулеса невнятную, но такую любопытную идею.

- Попробую, - хмыкает он и зажмуривается.

Сознание нескольких солдат и ведьмы, которую они волокут с собой, накинув ей, словно собаке, петлю на шею, оказывается самым громким голосом среди шепота, идущего от лесных обитателей. Мы долго слушаем нехитрые желания: пиво, мясо, сон в постели, отдых натруженным ногам, нашивки за успешно проведенную казнь, белотелая жена деревенского старосты, у которой такой невинно-блудливый взгляд и ярко-красный рот... И жизнь, жизнь, еще немного жизни в домике у подножья горы, трудной, унылой, желанной жизни, минуты которой истекают, и смерть встает огненным столбом перед глазами.

- Это не Кордейра, - хором произносим мы.

Действительно, женщина с израненными ногами и ссадинами от петли на шее - не Кордейра. Она старше, она проще и она местная. Эти леса, эти холмы, эта деревня - все, что она знает. Остальной мир для нее - пугающий лабиринт, которого она избегала всю свою жизнь. Даже будучи совсем молодой, она не бывала ни в городе, ни по ту сторону горы. Здесь ей знакома каждая травинка, каждая зверушка - она и сама немногим отличается от трав и зверья. Душа ее - как горное озеро, чистое и неглубокое.