Власть над властью - [87]

Наши отечественные мудраки ищут сходства между рус­скими и европейцами. А между тем, судя хотя бы по приве­денному выше примеру, не лучше ли поискать сходства ме­жду русскими и японцами? Самурай превыше всего ставит исполнение своего долга. Он тоже боится греха и наказания в загробной жизни, и этот страх обязывает его исполнять долг. Но кодекс самурайской чести требует, чтобы он испол­нил свой долг даже в том случае, если для этого ему придет­ся сделать что-либо такое, за что он попадет в ад.

Начав формировать регулярную армию, Петр I, как и дру­гие государи, столкнулся с необходимостью призыва боль­шого количества молодых мужчин, не представляющих себя солдатами, то есть людьми робкими, не способными пода­вить в себе страх. Проходило время, и они, в конце концов, становились хорошими воинами, хотя на первых порах пу­гались неприятельского выстрела, поддавались панике и раз­бегались при натиске врага. Под Полтавой Петр I, боясь, как бы не повторился нарвский конфуз, ввел в боевое построе­ние войск отряды, которые в 1941 году стали называться заградительными. Сзади боевой линии своих войск он вы­строил линию солдат и казаков и объявил: «Я приказываю вам стрелять во всякого, кто бежать будет, и даже убить меня самого, если я буду столь малодушен, что стану рети­роваться от неприятеля».

Чтобы понять разницу в образе мыслей россиян и наро­дов Запада, можно обратиться к такому наглядному образу. Любую западную страну можно представить как гостиницу, где каждый человек живет в своем номере и платит за про­живание, охрану и обслуживание (то есть то, что в государ­стве называют налогами) выборной администрации гости­ницы. Существуют основной договор между администраци­ей и жильцами (конституция страны) и правила (законы), в которых оговаривается что, кто и кому должен. Жильцы могут быть патриотами своей гостиницы, но при этом не вызовет недоумения и их переезд в другую гостиницу или случай, когда охранник, законно расторгнув договор с адми­нистрацией, перейдет на службу в другой отель. Абсолютно естественно то, что одни живут в дешевых номерах, а дру­гие в комфортабельных. Каждый оберегает неприкосновен­ность своего номера (мой дом — моя крепость) и личную свободу как от остальных жильцов, так и от администра­ции. В своей весьма ценимой личной свободе западный че­ловек привык ориентироваться на себя, на свою активность и предприимчивость. Он не ждет ничего особенного от своего правительства: если оно защитит его жизнь от внешне­го врага и уголовника, то и хорошо. Причем не важно, как оно это сделает, лишь бы сам житель не пострадал или по­страдал в минимальной степени. Он требует, чтобы никто не вмешивался в его дела, не ограничивал его свободу, не мешал ему. Заплатил налоги — и все! В делах он коммуни­кабелен, для получения какой-либо выгоды легко сходится с другими людьми, но и при этом остается индивидуали­стом, его мир сосредоточен в нем самом.

Мировоззрение русских совсем другое; монголо-татар­ское иго сбило нас в одну семью, научило истинной демо­кратии, и наше мировоззрение приняло формы мировоззре­ния члена огромной семьи. Русские перестали рассматри­вать свое государство как гостиницу, они стали считать его огромным домом с многочисленной, но близкой родней. Во главе семьи естественно стоял отец — царь или правитель­ство. В связи с этим доверие к нему было полнейшее, дей­ствительно, не может же отец сделать что-то в ущерб соб­ственной семье. И те цари и правительства, которые это по­нимали, также достойно играли свою роль.

Причем действительными и полноценными членами се­мьи раньше считались только простые люди, то есть кресть­яне, и, разумеется, царь. Те, кто занимал промежуточное по­ложение между царем и крестьянами, особенно чиновники органов управления государством, тоже считались членами семьи, но не совсем «родными». Народом, «миром» крестья­не считали только себя. Первыми чиновниками государства были воеводы, бояре, дружинники, организовывавшие на­род и управлявшие им в период военной опасности. Нередко воеводы были пришлыми, князю или царю служили и ино­странцы, по найму. Возможно, поэтому к ним и впоследст­вии сохранилось несколько недоверчивое отношение.

До самого конца существования российской империи царь ко всем обращался на «ты», а ему говорили «Вы, Ваше Величество» все, кроме крестьян, которые относились к царю, как к отцу, несколько фамильярно обращаясь к нему: «Ты, царь».

В свое время был такой анекдот. Николай I как-то объез­жал Россию, и в очередной деревне к нему вышли крестья­не с хлебом-солью. Староста, долго зубривший приветствен­ную речь, при виде царя смог произнести только первые три слова: «Царь, ты столп...». Он снова и снова начинал: «Царь, ты столп»,— и забывал, что дальше. Наконец Николаю на­доело: «А ты бревно», — сказал царь, забрал хлеб-соль и за­кончил на этом митинг.

Тем не менее и чиновники, и офицеры — все были чле­нами семьи. О каких-либо договорных отношениях с царем не могло быть и речи. Разве в семье договариваются с отцом так: я тебе плачу определенную сумму, а ты меня защищай, или ты мне плати определенную сумму, а я буду защищать семью. В семье такие отношения немыслимы, это естествен­ная обязанность членов семьи. В этом и состоит резкое раз­личие России и Запада.