Власть - [27]

Шрифт
Интервал

Дрэган хотел что-то возразить и даже сделал движение своей тяжелой рукой, чтобы перебить его, но капитан не дал ему говорить.

— Постойте… Уж коли мы завели об этом речь, надо все договорить до конца. Мне бы хотелось, чтобы вы поняли, что при столь высокой ответственности, которая возложена на меня благодаря занимаемому мной посту… — Дрэган при этих словах еще раз отметил, что Василиу не прочь подчеркнуть лишний раз полученные им звания, должность или власть, — мне хотелось бы сохранить определенную порядочность по отношению к своим предкам, хотя я и возвысился над крестьянином-лапотником, но у меня нет желания переходить в противоположный лагерь, который эксплуатирует этого лапотника. Вы понимаете меня?

— Не только понимаю, но и считаю, что это просто отлично.

Капитана не удивили эти слова, произнесенные Дрэганом с необычайной искренностью. С чувством собственного достоинства, как человек, понимающий абсолютную правильность занятой им позиции, он произнес:

— Любой честный человек поступит только так! А по моему мнению, вы честный человек. Мне понравилось, как вы вели себя и как говорили тогда, когда мы искали профессора. Благодаря вам я начал верить в вашу партию. Потом, когда я прибыл на фронт, мне понравилась работа ваших политработников, которые знали, как поднять настроение бойцов, и умели их воспитывать. В госпитале мне пришлось лежать с одним коммунистом. Он пришелся мне по душе. Но, поверьте, я говорю искренне, с тех пор как я начал наблюдать за повседневной жизнью, читать газеты, видеть то, что происходит вокруг, я разочаровался. Зачем вам, господин Дрэган, влезать в эту грязную политику? Зачем вам драться с царанистами и либералами, люди и так давно знают, что они всегда были мошенниками!

Дрэгана начинало бесить это непонимание.

— А вы хотите, господин капитан, чтобы эти люди сами пришли к нам и попросили бы нас взять власть в свои руки? — В это мгновение Дрэган вспомнил слова капитана, сказанные когда-то:. «С такими не договоришься: они говорят на другом языке!» И он глубоко вздохнул: — Господин капитан, трудненько нам будет договориться!

— Я бы сказал, мы совсем не договоримся! — Глаза капитана за стеклами очков сверкали недобро и надменно.

— Господин капитан, без политики не обойтись. Все зависит от того, какую политику, как и в чьих интересах проводят.

Снова та же скучающая улыбка, те же разочаровывающие движения длинных пальцев при всей общей благожелательности тона разговора, которые приводили Дрэгана в замешательство, заставляли его чувствовать себя маленьким, неловким, возбуждали недовольство своими собственными аргументами. И в то же время Василиу подавлял его своей доброжелательностью, которая свойственна лишенному всяких иллюзий человеку, помнящему лишь о хороших отношениях, существовавших между ними когда-то.

— Нельзя, господин капитан, сейчас никак нельзя без политики! — настаивал Дрэган, словно желая сказать: «Да пойми же ты, черт возьми, наконец!»

— У меня целый час находился вице-председатель национально-либеральной партии. И я обязан был быть гостеприимным.

Дрэган живо представил себе ситуацию и не смог удержаться от улыбки.

— Ну и что?

Однако Василиу не понял вопроса, потому что не хотел понимать. В его упорстве выражался протест против своего собственного поведения во время визита Сегэрческу. Более того, ему не хотелось уступать, не хотелось, чтобы его опять подмяли неожиданностью ситуации, притворно польстив, как несмышленышу, якобы владеющему силой. Этого он больше всего боялся, потому и отвечал скупо и зло. Иногда он начинал это понимать и тогда мысленно говорил Дрэгану, словно адресуясь Сегэрческу: «Нет, нет, батенька, на эту удочку вы меня не поймаете!»

О, если бы Дрэган знал, что, обращаясь к нему, Василиу имел в виду Сегэрческу, что он ставил его на одну доску с Сегэрческу! Плохо пришлось бы тогда капитану! Но этот массивный грузчик при всей его суровости мог тут же тепло улыбнуться, что свидетельствовало о его чувствительной натуре, о том, что он пришел к капитану с чистым сердцем. Встретившись с Василиу после перерыва, он хорошо отнесся к нему. Как-никак это был первый человек, с которым Дрэган выполнял свое задание сразу же после того, как спасся от расстрела. Это был первый человек, рядом с которым он почувствовал себя живым, свободным и активным. Более того, рядом с этим человеком он ощутил, что сбылась главная его мечта и надежда: он получил свободу решать, как ему поступать, как жить. Вот почему он обращался к Василиу как к старому другу, от которого вправе был ожидать большего понимания. Вот почему Дрэган корил его, как старого друга, который сделал что-то не то…

Громкий голос капитана, возражавшего ему, вернул Дрэгана к реальности:

— Нет, можно обойтись и без политики!.. Более развитое общество именно и должно понять, что можно обойтись без политики. Если вы занялись политикой, значит, вы все в той или иной степени стали похожи на Танашоку.

— Вы знаете Танашоку? — становясь подозрительным, спросил Дрэган.

— Начал узнавать. И даже, я бы сказал, он меня чрезвычайно заинтересовал.

— Тогда… — Лицо грузчика побагровело. Он угрожающе насупился, словно желая сказать: «Теперь я тебя понял!»


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.