Власть четырех - [7]

— Невозможно искать людей, о которых мы не имеем ни малейшего понятия. В конце концов, это могут быть женщины, китайцы или негры. Они могут быть высокие, низкие, толстые и худые. Мы даже не знаем, какой они национальности. Они совершали преступления во всех частях света. Нельзя считать, что они французы, раз они убили несколько человек в Париже; нельзя считать, что они американцы, раз они убили семью Андерсона.

— Почерк, — произнес начальник полиции, указывая на пачку писем, — принадлежит человеку латинской расы. Впрочем, он может быть и поддельный. Предположим, что почерк настоящий. Он одинаково может принадлежать французу, испанцу, португальцу, итальянцу, южному американцу или креолу, и, как я уже говорил, он может быть подделан. Так, вероятно, оно и есть.

— Что вы предприняли?

— Мы захватили всех подозрительных, бывших на учете в полиции. Мы обыскали Маленькую Италию, перерыли весь Блумсбери, побывали в Сохо и произвели чистку всех иностранных кварталов. Вчера мы устроили облаву в Нунхеде, где живут армяне, однако…

Инспектор безнадежно вздохнул.

— С таким же успехом мы могли бы искать их и в самых роскошных отелях. Я не допускаю, что они живут отдельно и встречаются раз или два в день в каком-нибудь неправдоподобном месте.

Он помолчал и рассеянно забарабанил пальцами по столу.

— Сюда приезжал Де Курвиль. Он лично осмотрел всех захваченных в Сохо и, самое главное, допросил своего агента, живущего там постоянно, — ничего! Как и следовало ожидать.

Начальник полиции покачал головой.

— На Даунинг-стрит невероятная суматоха. Никто не знает, что может случиться и чего нужно ждать.

Фальмут встал и взялся за шляпу.

— Веселое времечко, нечего сказать! Вы читали газеты?

Начальник полиции презрительно пожал плечами:

— Кто, скажите, верит тому, что пишут газеты?

— Я, — ответил сыщик. — Газеты обычно правильно отражают общественное мнение.

— А что говорит толпа, вы не имели случая слышать?

— Повторяет то, что написано в газетах.

В Скотленд-Ярде царили печаль и уныние, на Флит-стрит все было заполнено сенсацией. Новости покрывали целые столбцы газет, соперничавших между собой жирными шрифтами и кричащими заголовками, щеголяя иллюстрациями, диаграммами, цифрами и статистическими выкладками.

— Может быть, это мафия? — подбрасывала догадку «Комета» и всеми силами стремилась доказать, что так оно и есть.

«Вечернее слово» скромно предполагало, что речь идет о вендетте и сравнивало Четырех с «Корсиканскими братьями».

«Мегафон» раскопал подробнейшую историю Четырех, наполнив все свои страницы описанием их темных преступлений. Из пыли европейских и американских архивов он вытащил обстоятельные подробности каждого убийства, печатал портреты и биографии убитых.

Редакция утопала в сообщениях внештатных сотрудников. По поводу Четырех сюда сыпались горы анекдотов. Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, все пишущие вдруг вспомнили, что всю жизнь близко знали страшную Четверку.

«Когда я был в Италии, — писал автор романа „Вернись“, — я слышал чрезвычайно интересную историю об этих Людях Крови…».

«Единственное место, где эти Четыре Злодея могут скрываться в Лондоне, это „Тайдель Базен“», — писал какой-то джентльмен на бумаге с жирной фамилией «Коллинс» в верхнем углу почтовою листа.

— Кто такой «Коллинс»? — спросил издатель «Мегафона» у потерявшего голову редактора.

— Построчный репортер, — ответил редактор. — Он дает нам заметки о полицейских протоколах, пожарах, похоронах. Недавно он выпустил книжку «Знаменитые могилы Шотландии».

В комнатах дым стоял коромыслом. Редакторские корзины были переполнены телеграммами и заметками, свидетельствовавшими о трагедии, совершавшейся в человеческих умах.

— Он был честным малым, — жаловалась мать провинившегося мальчика-посыльного. — Но с тех пор, как прочитал о Четырех, он потерял голову.

И судьи находили в этом смягчающее вину обстоятельство.

Сэр Филипп Рамон заявил, что впредь не будет принимать газетных репортеров. О возможном преступлении он уклонялся говорить даже с премьер-министром.

Он собирался также сообщить через газеты, что внесение билля в Парламент ни в коем случае не будет отложено, но и боялся, что такой жест может быть чересчур театральным.

С Фальмутом, которому выпало защищать министра иностранных дел, сэр Филипп был необычайно любезен.

— Вы полагаете, что и правда есть опасность, инспектор? — спрашивал он сотни раз. И сыщик уверенно отвечал, что для излишней тревоги нет никаких оснований.

Будучи проницательным, сэр Филипп однако заметил странное выражение в глазах Фальмута и раздраженно сказал:

— Вас удивляет, что я, зная о грозящей мне опасности, не хочу отсрочить билля. Вы будете еще более удивлены, если я вам скажу, что не ведаю опасности, Я просто не могу ее себе представить. Обычно у людей — страх смерти возникает от желания проникнуть в тайны потустороннего мира. У меня этого желания нет.

— Вы абсолютно правы, сэр, — ничего не понял сыщик.

— Но, — поднял палец министр, — я очень хорошо представляю, какие неприятности могут возникнуть у нас с соседними державами.

Фальмуту хотелось зевать.

— Я принял все необходимые меры, сэр, — заметил он, чтоб взбодриться. — Два-три сыщика постоянно будут дежурить здесь и столько же в министерстве.