Заснули с трудом, но не надолго: где-то в середине ночи зашептал по листьям давно собиравшийся дождь и, как ни мощна была крона старого дуба, капля по капле просочился через нее. Спать под дождем — это дело на любителя, если таковые имеются; а когда впридачу ветерок без остатка сдувает оболочку хрупкого сонного тепла — совсем никуда не годится. Вперед всех озяб тощий маленький Смел. Он поднялся, стал раздувать еле живые угли. Они шипели, дымили и возвращаться к жизни не хотели. Поднялись и Верен со Сметливом, постояли, ежась и наблюдая за его бесплодными усилиями. «Брось, Смел, — сказал Верен. — Все равно бестолку, идти надо.» — «Куда идти…» — проворчал Смел, стирая со скулы выбитую дымом слезу. Но Сметлив поддержал Верена: «Правильно. Под дождем лучше идти, чем лежать. А там — или дождь кончится, или найдем, где спрятаться.»
Они стали шариться в темноте, собирая пожитки, и пошли дальше, с трудом угадывая дорогу в плотном, сжатом между тучами и землей беззвездном мраке. Какой-то не весенний, без грома и молний, продолжал сыпаться сверху унылый и настойчивый дождь. Сначала старики согрелись от ходьбы, но под конец опять стали деревенеть от холода и усталости. И тут как раз забрезжил свет, а дождь стал редеть, мельчать — и совсем кончился. Впереди проглянуло синее небо и принялось теснить скучную серую крышу, до тех пор пока вдруг не ударило из-за реки горячее солнце.
Путники обогнули высокий безлесый холм и вышли на поляну, посредине которой стоял уютный на вид шалаш. Внутри обнаружились охапки довольно сухого сена. В него старики и рухнули, и мгновенно уснули как убитые.
А когда проснулись, солнце уже стояло высоко, воздух был густым и сладким, промытый ночным дождем лес вовсю радовался жизни, обступив поляну зеленой стеной. Но первое, что ощутили старики — это жуткий голод. Поэтому Смел немедленно отправился за сушняком, Сметлив — к реке с ведерком, а Верен взялся потрошить мешки.
Вместе с дровами Смел притащил широкие листья растения навроде лопуха. На вопрос Верена — зачем? — Смел довольно ухмыльнулся: «Увидишь». Он взял одного мордана, смыл соль, завернул рыбью тушку в листья и уложил в неглубокую ямку, присыпав сверху тонким слоем земли. Потом развел на этом месте костер и подвесил ведерко с водой. Когда вода закипела, Смел сдвинул угли в сторону и, обжигаясь, развернул листья. Дух от тушеного мордана шел такой, что сразу в животах заурчало. Приглашать никого не пришлось, все трое дружно накинулись на еду.
Впрочем, по отношению к Смелу это не совсем верно: он бы, может, и рад накинуться, да не позволяла беззубость. По этой причине такое простое и знакомое каждому дело, как еда, превращалось у него в целую церемонию: он отрезал или отламывал приглянувшиеся ему кусочки мяса, рыбы, хлеба и так далее, собирал их в ладонь, тщательно измельчал ножом, а уж потом отправлял в рот, доминая все вместе деснами. Так же орудовал Смел и теперь, если и отставая от остальных, то лишь самую малость. Про вчерашние обиды он забыл — слишком хорошо было на полянке и слишком вкусен оказался мордан.
В самый разгар этого удовольствия Смел вдруг ойкнул и схватился за челюсть, болезненно сморщившись. «Ты чего?» — спросил Сметлив, прожевывая. «Я щебя жа яжык укущил», — отвечал Смел. Сметлив поглядел на него как на недоумка и коротко поинтересовался: «Чем?» — «Не жнаю», — удивился Смел, глотнул и полез пальцем в рот. Полез, и вдруг выхватил так поспешно, будто наткнулся там на раскаленный уголек. Он растерянно поглядел на товарищей и пробормотал: «У меня, кажетчя, жуб лежет…» Тогда Сметлив взглянул на него пристально и цепко, без тени вчерашней насмешки перевел взгляд на лысину, где в лучах яркого солнца уже совершенно явственно серебрился легкий пух, который можно было бы назвать младенческим, не будь он седым. И Сметлив отрешился, заглянул внутрь себя и не поверил тому, что увидел. Он положил руку на грудь, вздохнул несколько раз — глубоко и чисто, почти без хрипа, и рука опустилась бессильно, а в глазах почему-то затуманилось. Сметлив отвернулся, заморгал, заговорил торопливо-невнятно: «Да чтоб тебя… Это что же?.. Надо ж такому…» А Верен сказал: «Подождите. Рано еще радоваться. Доедаем — и пошли.»
Доедали рассеянно, прислушиваясь к себе: что там, внутри? Но разобрать было трудно, потому что там уже вовсю кипела негаданная, небывалая надежда, что время для них покатилось вспять, что мудрый Управитель послал их не только против течения Паводи, но и против течения жизни. И накатывал тут же волной ледяною страх, что не так это все, что обманом окажется, сгинет за первым же поворотом — и вновь захрипит Сметлив, и у Смела вместо нового зуба прорежет десну догнивающий корень…
Было им всем не до разговоров. Молча собрались, молча пошли. В пути, отчаявшись разобраться в себе, стали пристально, жадно приглядываться друг к другу. И Сметлив указал Верену глазами на Смела, который шел, совсем не опираясь на свою палку, а иногда, забывшись, принимался сбивать ею колючие зеленые головки придорожного дурмана. И Смел, вдруг резко остановившись, изумленно оглядывался на Сметлива: тот легко поспевал за ними, и не только не задыхался, но еще и мычал что-то себе под нос.
