Владычица Рима - [48]

– Он не обещает нам того же.

Октавиан подозрительно посмотрел на переводчика:

– Это все?

– Он ругается.

– Как именно? Я слышу слово «раб», – он произнес его на латыни, и еще он дважды упомянул меня, причем полным именем.

– Он говорит обо мне, – Валерий отвел глаза.

– Переводи!

– Он говорит, что Гаю Лицинию Октавиану стоит получше присматривать за беглым рабом юной Лиины, то есть за мной. Иначе юная госпожа может перенести на Гая Лициния Октавиана кару, предназначенную мне, Валерию Гальбе.

– Какую кару?

– Он не ясно сказал, какую именно…

– Какую кару?

Щека Валерия задергалась. Он усилием воли удержал ее и ответил:

– Девчонка собиралась посадить меня на кол за то, что я не слишком лестно отозвался о ее роде. Только ничего у нее не выйдет. Больше я в плен не сдамся. Кол меня не дождется! Не дождется! – зашелся в крике Валерий.

– Что ты, Гальба, – лицо Октавиана выражало недоумение. – Как можно принимать всерьез бахвальство варвара-неудачника? Ты ступай, ступай… – проводив юношу до двери и закрыв ее поплотнее, Октавиан позвал: – Рубелий! – а когда телохранитель встал перед ним, спросил: – Кроме Гальбы язык варваров знает еще кто-нибудь? – и, не дожидаясь ответа, приказал: – Забери пленных. За них отвечаешь головой, а когда найдешь переводчика, его и их ко мне. И не забывай: я велел с Гальбы глаз не спускать. И разрази вас гром! Куда делся Эвфорион?!

Проломив одну решетку, варвары освободили своих, но ворваться за стену им не удалось. Земляная насыпь, сделанная римлянами, принимала удары. Таран уродовал решетку, глубоко вонзаясь в рыхлую землю, но ни вышибить железный заслон, ни разворошить свежую насыпь не мог.

Наступившая темнота заставила варваров прекратить штурм.

Разыскивая Авеса, Урл заглянул чуть ни во все лица. Юноши не было ни среди живых, ни среди мертвых. Урл ломал голову над тем, куда мог пропасть его друг. Поиски эти не мешали ему заниматься другими, не менее важными делами. Он распределил воинов по домам горожан на ночлег, назначил время и место утреннего сбора, подсчитал потери в своем отряде, отряде Авеса, прикинул, сколько римлян скрылось за внутренней стеной. Подсчет получился невеселый, но тем не менее обнадеживающий.

Потери Авеса были велики. Он потерял более тысячи человек, в основном в уличных боях. У самого Урла потери составили меньше полутысячи, а вот у римлян осталось менее двух тысяч воинов. За этими заботами прошла ночь.

Лег Урл под утро, но даже задремать не успел, помощник разбудил его:

– Урл, тут тебя какой-то римлянин ищет.

Усевшись на деревянном ложе, Урл распорядился:

– Зови!

Римлянин, не по римскому обычаю, склонился в низком поклоне:

– Гай Лициний Октавиан поручил мне говорить со знатными воинами: Урлом, сыном Диомеда и Зефаром, сыном Миена.

– Я Урл. Зефар сейчас со своими воинами. Говори, кто ты и что тебе от нас надо.

– Я человек ничтожный. Мое имя Эвфорион. Я отпущенник благородного Октавиана, – говорил пришелец на местном наречии, но не слишком чисто. – Благородный Гай Лициний Октавиан покорно просит знатных воинов…

– Короче, – перебил его Урл. Он безумно устал, и изысканные обороты пришельца выводили его из себя.

– Покорно просит не повторять штурма, так как он безоговорочно принимает все ваши условия, клянется чтить все законы и обычаи Земли Камней и, кроме того, клянется вернуть невредимыми взятых вчера в плен Авеса, сына…

Урл вскочил:

– Авеса? Опять лез впереди всех?!

– Да, знатный воин, он был первым.

Урл обернулся на голос, не веря своим ушам:

– Госпожа?

Эвфорион, мгновенно понявший, что к чему, бросился к ногам женщины:

– О, великая вещунья, сестра Богов…

– Передай Октавиану, – перебила его женщина, – пусть открывает ворота. В случае полной покорности я не буду карать ни его, ни его воинов.

– Госпожа, – выдохнул Урл, – вероломство римлян потрясло всех! Я не смогу остановить воинов!

– Людей остановлю я. Как ни велико вероломство, но штурм унесет немало жизней наших людей. Ради себя, ради своих собратьев воины, я думаю, уступят разуму и откажутся от мести. Впрочем, если Октавиан опять задумал какую-нибудь подлость… – она повернулась к Эвфориону. – Передай своему хозяину, что даже за ничтожную царапину на теле Авеса и воина, взятого вместе с ним, отвечать будет он. Отвечать перед своим войском и перед своим Римом. Ступай.

Утром насыпь от ворот была убрана. Победители вошли в сдавшуюся крепость. Разоружив легионеров, они согнали их в плотную толпу, окружили столь же плотным кольцом и только после этого несколько трубачей с силой задули в длинные, медные трубы, извещая этим нестройным, жутким, режущим слух воем, что великая вещунья приближается к дворцу. Носилки старшей Лиины несли восемь вооруженных воинов и еще шестнадцать окружали их.

Молодой воин, выделявшийся среди товарищей белыми перышками на шлеме (на шлемах других воинов перьев не было вообще) и снежно-белым плащом с дорогой застежкой, шел впереди, словно проверяя: все ли сделано так, как надо? Присутствующие тут знатные римляне сразу узнали в нем начальника охраны великой вещуньи, члена Совета, Овазия, сына Деифоба.

Вот он поднял руку. Трижды взревели вразнобой медные жерла, и воины бережно поставили носилки на землю. Двое воинов раздернули полог, Овазий, склонив голову, подал женщине руку, помогая встать и выйти из носилок.