— А зачем ублюдок зарезал Теренцо? — с любопытством спросил Заир Шах, коего вся история скорее развлекла, чем опечалила.
— О, это совсем другое! Он был влюблен в Лавинию — она рассказала мне все, но прежде я догадался о том сам. Он тоже аквилонец; они вместе росли. А когда выросли — девушка предпочла тощему Леонардасу толстяка Теренцо за добрый и веселый нрав. Тогда злодей уехал в Офир, где занялся тем же, чем и его соперник увлекался в Аквилонии — то есть самоцветами. Он завидовал Теренцо, завидовал во всем, вот и хотел обогнать его, хотя бы в коллекционировании драгоценных камней. Ну, а встретив супругов здесь — между прочим, случайно, — решил показать себя Лавинии во всей красе…
Поначалу-то он не собирался убивать Теренцо, но первый подвиг его вдохновил, и он вздумал повторить его.
— А кинжалы?
— Кинжалы он украл. Первый — у Лумо. Это было очень просто сделать. Лумо всегда был растяпой. Второй — у меня. Помните, я говорил, что дал его Ламберту, тот воспользовался им и положил на стол, откуда я забыл его забрать. Потом я спросил Маршалла, кто заходил в трапезный зал. Кроме Ламберта он никого не видал. Зато Ламберт видал — Леонардаса. Ну, а третий кинжал он взял в комнате Бенино и, как вы знаете, никого им не убил.
— Но собирался?
— Возможно. Дурное дело нехитрое.
— А письмо?
— Письмо, где говорится, что Сервуса убил шемит? Конечно, его написал Леонардас. Лавиния показала мне строчку записки, что он адресовал ей еще в молодые годы — буква к букве! То же самое, что и в моем письме. Кстати, Бенино, вспомни! Тебе не показалось странным, что после убийства Теренцо, скорее, Лавиния утешала нашего мнимого офирца, хотя должно бы быть наоборот? Вот тогда я и заподозрил его прямое участие во всех событиях. Лавиния поняла, что ее супруга зарезал из ревности Леонардас, но — неведома нам душа женщины, неведома будет и впредь! — пожалела убийцу. Может, в память о прежней дружбе? Не ведаю. Одно точно: она не желала более видеть его. Она боялась, что не выдержит и откроет тайну гибели Теренцо. Когда я нагнал ее у ворот Лидии, я не стал спрашивать ее обо всем этом. Я просто сказал: «Молчи. Я все знаю» — и поведал ей то же, что и вам сейчас. Выслушав до конца, она промолвила: «Не могу понять, как ты догадался, но все — истинная правда. А засим прощай. Пусть Сервус не держит на меня зла. Вот его диадема, верни ему». Я взял диадему, поклонился Лавинии и помчался назад.
— Бедная девочка, — качнул большой головой Сервус Нарот. — Я ничуть не сержусь. Она — женщина. Мало ли искушений в моей чудной сокровищнице? А вот вас… — он гневно посмотрел на Маршалла, потом на Заир Шаха, — вас бы отходил плетьми за воровство, да уж ладно. Но в дом мой более не наезжайте.
— Забыл сообщить тебе, Сервус, — вздохнул Гвидо. — Я посылал моих помощников разузнать, что это за разбойники, убившие твоего друга (и твоего племянника, Ламберт) Фенидо. Так вот что они мне пишут в ответ, — он вынул из кармана куртки свернутый в трубочку лист папируса, — «никаких разбойников там не бывало уж лет так двадцать. А парня по имени Фенидо убил некий господин. Кто он — крестьяне не знают, но описывают так: глаза светлые, волос темный, сам весьма худ и длинен…»
— Леонардас! — ахнул благородный рыцарь.
— Точно! Ну вот и открылась тайна… — сказал Гвидо, зевнул и потянулся. — А теперь, если позволите, друзья, я пойду спать. С тех пор, как тебя убили, Сервус, я глаз не сомкнул…
* * *
Но Гвидо удалось поспать совсем немного. Только ему приснилось, что он несет в руке Лал Богини Судеб, дабы отдать его благородному рыцарю, как в дверь заколотили — по всей видимости, сапогом.
— Вставай, Гвидо! Гвидо! Скорей! Младший Деметриос с трудом продрал глаза, вскочил и кинулся к двери. Перед ним стоял встрепанный и снова утративший свой девичий румянец Сервус Нарот, На нем были только синие бархатные штаны, обтягивающие могучие ноги, а более ничего. Голая, поросшая белыми волосами грудь вздымалась, и из глотки вырывалось громкое прерывистое дыхание. Волнение Сервуса было так глубоко, что Гвидо мгновенно проснулся.
— Что опять? — быстро спросил он, снизу вверх глядя в расширенные и блестящие глаза рыцаря.
— Леонардас… Он… сбежал… — задыхаясь, произнес тот.
— Как это сбежал? Ведь ты велел Ламберту хорошенько запереть его!
— Он сломал замок. Не знаю как, но сломал. О, боги — все, кого я помню! — почему вы оставили меня? — горестно воскликнул Сервус, усаживаясь прямо на пол в коридоре и тем самым становясь ростом ровно с Гвидо.
— А Лал?
— Что «Лал»? Конечно, он прихватил его с собой. Или ты думаешь, что я из-за Леонардаса так убиваюсь? Тьфу! Пусть он убирается к Нергалу!
— Мы перерыли весь дом и не нашли такого места, где можно спрятать камень величиной с глаз бизона. Или… О, дурень, старый дурень!
— Кто? — недовольно поинтересовался рыцарь, подозревая, что он.
— Я, кто ж еще! Как мне раньше в голову не пришло, что он все это время носил его с собой!
— С собой?
— Ну да! С собой, на себе, в себе… О, Митра, простишь ли ты когда тупейшего из тупых раба своего? Обратишь ли вновь светлый взор свой на него, ничтожного…
