Владычица магии - [38]

День понемногу клонился к вечеру, ближе к ночи Игрейну охватил страх. Может, саксы и впрямь у ворот города; может, Утер и Горлойс снова сцепились и теперь один из них мертв? Когда наконец Горлойс распахнул дверь в комнату, при виде него Игрейна почти обрадовалась. Искаженное лицо его дышало отчуждением, челюсти стиснуты, он коротко обратился к Игрейне — и слова эти не оставляли места надежде:

— Мы выступаем с наступлением темноты. Ты удержишься в седле или поручить кому-нибудь из моих людей усадить тебя на седельную подушку? У нас нет времени, шагом из-за тебя никто не поедет.

Игрейна с трудом удерживалась, чтобы не забросать его тысячей вопросов, но молодой женщине страх как не хотелось доставлять мужу удовольствие от сознания того, что ей не все равно.

— Пока у тебя есть силы скакать верхом, муж мой, я в седле усижу.

— Так смотри, потом не жалуйся; мы поскачем почти без остановок, так что передумать ты не сможешь. Надень самый теплый плащ, ночью ехать холодно, а с моря ползет туман.

Игрейна собрала волосы в пучок на макушке и набросила плотный плащ поверх туники и штанов, что всегда надевала для поездок верхом. Горлойс подсадил ее на лошадь. Улицы запрудили темные фигуры воинов с длинными копьями. Горлойс тихо сказал что-то одному из предводителей, затем вернулся назад и вскочил в седло, с дюжину конников и солдат ехали за Горлойсом и Игрейной в головной части отряда. Горлойс сам взял поводья ее коня и, сердито дернув головой, приказал:

— Вперед.

Игрейна плохо представляла себе, где находится, она молча ехала в сгущающихся сумерках туда, куда вел Горлойс. Где-то вдали на фоне неба полыхал алый отсвет, но молодая женщина понятия не имела, бивачный ли это костер, или пылает охваченный пламенем дом, или просто-напросто костры бродячих торговцев, разбивших лагерь посреди ярмарки. Она так и не запомнила дороги через лабиринт улиц и жмущихся друг к другу домов, но, когда на пути у них струйками растекся густой туман, Игрейна предположила, что они спускаются к берегу реки; а вскорости послышался и скрип ворота, посредством которого управлялись тяжелые дощатые паромы переправы.

Один из Горлойсовых людей, спешившись, завел на паром ее коня, Горлойс въехал рядом с нею. Кое-кто пустил коней вплавь. Игрейна осознала, что, должно быть, час очень поздний: в это время года темнеет не скоро, а ездить по ночам — дело неслыханное. И тут с берега раздался крик:

— Они уходят! Уходят! Сперва Лот, а теперь лорд Корнуольский, и мы остались без защиты!

— Все солдаты покидают город! Что же нам делать, когда на южном побережье высадятся саксы?

— Трусы! — заорал кто-то с берега, едва паром с громким скрипом отчалил от пристани. — Трусы, удираете, а страна-то горит!

Из темноты со свистом вылетел камень — и ударил одному из воинов в кожаный нагрудник. Дружинник выругался, но Горлойс резким шепотом одернул ослушника, и тот, заворчав, умолк. С берега долетело еще несколько оскорбительных выкриков и пара-тройка камней, но очень скоро паром оказался за пределами досягаемости. Со временем глаза Игрейны привыкли к темноте, теперь она вполне различала лицо Горлойса, бледное и неподвижное, точно у мраморной статуи. За всю ночь он ни разу не заговорил с женой, хотя скакали они до самого рассвета и, даже когда позади них заалела промозглая заря, одевая мир кармазинно-красным туманом, остановились лишь ненадолго, дать отдых лошадям и людям. Горлойс расстелил для Игрейны плащ, чтобы прилегла хоть на самую малость, принес ей сухарей, сыра и чашу с вином — солдатский паек, — но так и не сказал ни слова. После долгой скачки молодая женщина была совершенно измучена, в голове у нее все перемешалось, она знала, что Горлойс поссорился с Утером и увел своих людей — но не больше. Отпустил ли их Утер, нимало не протестуя? В конце концов, ведь Лоту уехать позволили.

Немного передохнув, Горлойс вновь привел лошадей и собирался уже подсадить жену в седло, но тут Игрейна взбунтовалась:

— Я дальше не поеду, пока ты не объяснишь мне, куда мы скачем и почему! — Молодая женщина бесстрашно глядела на мужа, голос, впрочем, она понизила, не желая опозорить Горлойса перед его дружиной. — Отчего мы тайно бежим из Лондиниума, точно воры в ночи? Изволь рассказать мне, что происходит, или тебе придется привязать меня к коню и так тащить до самого Корнуолла, с визгом и криками!

— А ты думаешь, при необходимости меня что-то остановит? — осведомился Горлойс. — Не пытайся мне противоречить, ты, из-за кого я отрекся от прошлого — а ведь всю жизнь я поступал по чести и свято соблюдал клятвы — и предал память моего короля!

— Да как ты только смеешь винить за это меня?! — обрушилась на мужа Игрейна. — Не из-за меня ты так поступил, но из-за своей безумной ревности! Я не повинна ни в одном из грехов, что приписывает мне твое порочное воображение…

— Замолчи! Вот и Утер тоже клялся, что ни в чем дурном ты не повинна. Но ты — женщина, и ты, как мне думается, наложила на него чары… я пошел к Утеру, надеясь уладить нашу ссору, и знаешь, что предложил мне распутный мерзавец? Потребовал, чтобы я развелся с тобой и отдал тебя ему!