Владислав Ходасевич и его "дзяд" Адам Мицкевич - [2]
Польский был для Ходасевича вторым родным языком; нет ничего удивительного в том, что именно с него он и начал переводить. К сожалению, исчерпывающий свод переводов Ходасевича до сих пор не собран: перечень своих поэтических переложений он стал вести только с 1912 г., а сведения о более ранних, в том числе и прозаических текстах страдают неполнотой. В десятые годы он переводит для серии «Универсальная библиотека» поэзию и прозу с французского, английского, армянского, латышского, финского, еврейского, польского. К работе его подталкивала нужда, и нередко он переводил без особого увлечения (что заметно по тону его писем к Б. А. Садовскому ). В антологии «Мастера художественного перевода» из серии «Библиотека поэта» (1997) Ходасевич представлен двумя переложениями с еврейского. В Израиле эти переводы считаются образцовыми, недавно они были переизданы отдельной книгой.
В 1910 г. он переводит только что вышедший роман «Марина из Грубаго» — первую часть дилогии «Легенда Татр» К. Тетмайера (1865–1940), а в 1912 г. — вторую книгу («Janosik Nedza-Litmanowski»). В списке фигурируют два романа Г. Сенкевича — «Семья Полонецких» (1895) и «Меченосцы» (1900), изданные по-русски в шестнадцатитомном «Собрании сочинений» Сенкевича (1914) (первый роман включен в VIII том, второй — в XII — XIII тома). Помимо этого, Ходасевич переводил на русский прозу («Мефистофель и другие рассказы») К. Макушинского (1884 — 1953). В автобиографической заметке 1920 г. (по сути, представляющей собою просто curriculum vitae) среди прочих публикаций Ходасевич упоминает «около 15 томов переводов (с франц. и польского)». О его поэтических переводах мы знаем больше. Первая работа, опубликованная в 1910 г., — «Иридион» З. Красинского. В конце 1914 — начале 1915 гг. Ходасевич публикует свои переводы трех патриотических стихотворений Э. Слоньского (1872–1926): «Та, что не погибла…» (1914, «Ta, co nie zginela…»), «На пепелищах» (1915, «Na zgliszczach») и «Все шли из туманной дали…» (1915).
15 (28) декабря 1914 г. Ходасевич писал Георгию Чулкову:
«Вы мне советуете переводить польских поэтов? Я уже подумал об этом, но, поразмыслив, понял: 1) поэтов в Польше ровным счетом три: Мицкевич, Красинский, Словацкий. Первый переведен, да и слишком труден для нового перевода, который должен быть лучше старых, — а стихи Словацкого и Красинского определенно плохи. У Словацкого хороши трагедии, да и то не так хороши, как принято говорить; лирика же его скучна, риторична и по-плохому туманна. Стихов Красинского не хвалят даже поляки, а у них все поляки — гении. 2) Ну, хорошо, кое-что найду, переведу. А читать не станет никто. Впрочем — еще пороюсь, подумаю»
(СС. Т. IV. С. 392).
Поражает нелицеприятное суждение о поэзии Красинского и Словацкого, судя по всему, продиктованное юношеским позывом к развенчанию кумиров, который со временем обратится в свою противоположность. Столь же удивительно (учитывая, что как поэт Ходасевич сформировался в кругу символистов и разделял их взгляды) и то, что даже не упоминаются произведения Норвида и самое яркое явление польской литературы тех лет — поэзия «Молодой Польши», хотя известно, что Ходасевич ценил драматургию и романистику входивших в нее авторов.
После долгих колебаний в октябре-декабре 1915 г. он переводит четыре лирических стихотворения Мицкевича: «Czatyrdah» («Чатырдаг») из «Крымских сонетов», «Triolet» («Триолет»), «Snuc milosc…» («Мотать любовь…»), «W albumie ksiecia Golicyna» («Князю Голицину»). В январе 1916 г. к ним прибавились отрывок «Nie lam twych raczek, niewiasta mloda…» («Хор юношей — девушке») из первой части «Дзядов», а в мае 1917 г. — «Burza» («Буря»), также входившая в «Крымские сонеты». Кроме того, Ходасевич перевел прозаическое произведение Мицкевича — «Zywila. Powiastka z dziejow litewskich» («Живиля», 1819), которое, как и стихотворения, появилось в 1916 г. в газете «Утро России». После 1917 г. Ходасевич с польского не переводил.
Его поэтические переводы из Мицкевича в 1970 г. собрал и опубликовал С. Бэлза. В книгу также вошли вступление и оглавление к антологии поэзии Мицкевича, написанные Ходасевичем в 1922 г. для издательства «Творчество» (где он до того, в 1920, уже выпустил собственный сборник «Путем зерна»). На самом деле работа началась раньше, в последние месяцы 1915 г., когда Ходасевич договорился с издательством М. и С. Сабашниковых о составлении антологии. Рукопись книги, которой так и не суждено было увидеть свет из-за отъезда Ходасевича из России и закрытия «Творчества», хранится в Москве, в РГАЛИ. Написанная от руки антология (переводы, напечатанные на машинке, единичны), хранящая рукописные же исправления самого составителя, озаглавлена «Адам Мицкевич. Избранные стихи в переводе русских поэтов. Составил Владислав Ходасевич».
Выглядит она несколько несолидно — в ней всего 113 рукописных листов. Дело в том, что составитель не был доволен уровнем имевшихся переложений и выбором текстов и считал, что многие значимые поэтические произведения Мицкевича здесь отсутствуют. Поэтому он включил в антологию собственный вариант «Triolet», «Snuc milosc…» и «W albumie ksiecia Golicyna», которые ранее не переводились, и еще три своих перевода. Разбиравший эти переводы С. Бэлза, наряду с «неоспоримостью» поэтических достоинств, отмечает их «неравноценность» по степени точности. Лучшим из них он считает «Чатырдаг», возможно, опередивший знаменитый перевод И. Бунина. О переводческом мастерстве Ходасевича косвенно свидетельствует и то, что два его текста («Буря» и «Чатырдаг») были включены в сборник «Сонетов» Мицкевича, вышедший в престижной серии «Литературные памятники» в 1976 г. — в период, когда собственные произведения поэта-переводчика фактически еще находились под запретом.
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».