Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер - [4]

Может быть, эти слова из «Песни певца у микрофона» определяют смысл творчества Высоцкого?

Я освещен, доступен всем глазам.

Чего мне ждать: затишья или бури?

Я к микрофону встал, как к образам.

Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре.

Да, конечно, определяют его ответственность перед собой и людьми. Но далеко не исчерпывают его!

Так, может быть, эти — из уже ставшей классической песни «Он не вернулся из боя»?

Нам и места в землянке хватало вполне, нам и время текло для обоих…

Все теперь одному, только кажется мне, это я не вернулся из боя.

То же самое: это — Высоцкий, но — далеко не весь Высоцкий.

Или эти — из песни об альпинистах?

Если друг оказался вдруг

и не друг и не враг, а так.

Если сразу не разберешь, плох он или хорош.

Парня в горы тяни — рискни.

Не бросай одного его.

Пусть он в связке одной с тобой.

Там поймешь, кто такой.

Да, это важная грань Высоцкого, но только одна грань. А эта песня?

Я больше не намерен бить витрины

и лица граждан, — так и запиши! —

я воссоединю две половины моей больной раздвоенной души.

И опять-таки — это лишь малый осколочек от того большого зеркала, в которое смотрится мир Высоцкого.

А «Диалог у телевизора» Вани и Зины? А «Дорожная история» («Дорога, а в дороге МАЗ, который по уши увяз»)? А «Канатоходец»? А «Бег иноходца»? А «Я не люблю», а «Кони привередливые»? Да, все это — Высоцкий, но далеко не весь Высоцкий! По отдельности они не объясняют причины всесоюзной популярности поэта.

В статье «В зеркале творчества (В. Высоцкий как явление культуры)», написанной доктором философии В. И. Толстых, читаем знаменательные слова: «Ныне нет недостатка в смелых, безбоязненных характеристиках и оценках противоречий и недостатков в народном хозяйстве, нравственных вывихов и упущений, проявлений несознательности, бездуховности, бескультурья. Но эта смелость, так сказать, "с разрешения", пусть искренняя и исполненная гражданского пафоса (потому что немало критики из духа социальной демагогии, мастеров каковой развелось у нас предостаточно), все-таки вызывает и чувство досады… Удержимся от сакраментального бестактного вопроса: "Где вы были раньше, отчего молчали вчера?" А просто вспомним, а кому-то напомним, что были и те, кто не молчал, не дожидался лучших времен и "разрешения" сказать то, о чем художник не вправе умалчивать ни при каких обстоятельствах… Среди них и В. Высоцкий, без высокопарных деклараций и обещаний реализовавший на деле, в самом творчестве первейшую потребность настоящего художника-гражданина — сказать правду о времени и о себе»[2]. Автор указывает на круг писателей (весьма неширокий), которые, не убоясь обстоятельств, постоянно стремились говорить правду, но было бы справедливо заметить, что та правда, то бесстрашие, которые отличали именно Высоцкого, выделяют его даже и из этого круга славных имен. По сути же В. Толстых, безусловно, прав.

То расхождение между словом и делом, которое стало оказывать разрушительное воздействие на экономику и нравственность нашего общества в прежние годы, но далеко не преодолено и сегодня, не могло не вызывать чувства протеста и несогласия у тех, кто был воспитан на идеях социализма. Мы все, разумеется, не могли не ощущать необходимости существенных перемен в нашей общественной жизни и Владимира Высоцкого воспринимали именно в этом серьезном социальном контексте. Выступая с тезисной статьей «Будущее Владимира Высоцкого» в траурном номере газеты «Менестрель», выпускаемой Московским городским клубом самодеятельной песни, я писал летом 1980 года о том, что отношение к творчеству этого поэта изменится, «когда в нашей стране неизбежно произойдет то, что языком официальных документов называется "упорядочением механизма хозяйствования"». Я писал тогда, что для людей, которые будут жить в период «упорядочения» (сейчас он называется «перестройка»), то есть в тех условиях, когда экономика станет опираться на объективные закономерности фундаментального порядка, а общественные институты в соответствии с потребностями действительности будут исходить из необходимости правдивого и гласного отображения процессов, происходящих в этой действительности, то есть когда возобладают нормы социалистической демократии, интерес к социальной стороне творчества Высоцкого может приобрести скорее исторический оттенок: «А что, собственно говоря, особенного, — будут спрашивать, — в его совершенно нормальных и естественных речениях гражданина, да еще далеко не всегда композиционно отшлифованных, да еще и чреватых огрехами (ср.: «Вадим Буткеев, Краснодар, проводит апперкот» — и далее: «Но он пролез, он сибиряк»)?»

Иначе говоря, для меня, как и для других почитателей Высоцкого, гражданским нервом его творчества была его правдивость, острота реакции на волновавшие нас общественные вопросы — острота, которой так недоставало в нарочитой пустоте и бездумности эстрадной песни. Взятое в этом плане творчество Высоцкого являло собой нормальные речения нормальных людей, чуждых жизни с двойным дном (одно видим — говорим другое), возведенные великолепным художественным даром и талантом искренности в степень высокого народного искусства. Таковы корни возникновения его популярности.