Владимир Святой [3-е издание] - [42]
Не менее загадочен Симаргл (Семаргл), непонятный уже для переписчиков «Повести временных лет». По всей видимости, он родствен иранскому демону Симургу (или Сэнмурву), являвшемуся, по некоторым представлениям, покровителем семян и ростков, всходов. Это божество также небесное, ибо оно покровительствует движению вверх, к небу. Иранские мифы изображали Сэнмурва в виде крылатого пса или некой фантастической птицы>{103}. О существовании культа Симаргла на Руси из других источников ничего не известно. Уже вскоре после реформы Владимира о нем забыли. Позднейшие переписчики и истолкователи летописного текста, как правило, не понимали смысла этого имени и передавали его как два разных слова — «Сим» и «Регл» (или «Ергл»).
Единственное женское божество в пантеоне Владимира — Мокошь. До недавнего времени ее преимущественно считали божеством финно-угорского мира. Но основание для такого суждения — созвучие имени Мокошь с самоназванием одной из двух этнических групп мордвы (мокша) — кажется недостаточным. В последнее время утвердилось иное мнение — о славянских корнях Мокоши>{104}. И это мнение более основательно. Имя Мокошь сохранилось в русских диалектах (как название некоего домашнего женского божества), в топонимике (в том числе и западнославянской); знают Мокошь и другие памятники древнерусской письменности, помимо «Повести временных лет». Вероятно, имя Мокошь происходит от чисто славянского «мокнути», «мокрый». Это — богиня плодородия, а также орошающей землю живительной влаги.
Все эти боги, собранные Владимиром вместе, — «высшие», или «верхние» божества, так или иначе связанные с небом. Они олицетворяют все небесные стихии — благодатный солнечный свет и тепло, дуновение ветра, разящие гром и молнию, живительную небесную влагу. И над всем этим вышним миром властвует бог богов Перун.
Так на киевском холме возникает как бы второе небо, являющееся точным отражением или, лучше сказать, повторением подлинного божественного Неба.
Историки давно оценили по крайней мере одну сторону реформы Владимира. Перун, бывший ранее покровителем лишь князя и его дружины, превращался в верховное государственное божество, поклонение которому становилось обязательным для всех>{105}. Но это влекло за собой существенные изменения в языческом мировоззрении славян.
Язычество, как известно, по своей сути не является государственной религией, но религией племенного общества, основанного главным образом на кровно-родственных отношениях. Поклонение силам природы делает каждый род и каждое племя, каждую семью самостоятельными в большинстве своих религиозных проявлений. Реформа Владимира ломала эту самодостаточность, приближала внутренний мир славянина к миру князя и княжеской власти, более того — прямо вовлекала в него. Киевлянин поднимался на княжеский холм, к господствовавшему над ним идолу Перуна, приносил ему жертву, участвовал в обрядовом пиршестве — тризне, приводил с собою своих сыновей и дочерей. Проливалась жертвенная кровь животных, а порой — мы будем еще говорить об этом — и человеческая кровь. Княжеский бог принимал на себя жертву, приносимую человеком, — и тем самым приобщал его к себе.
Подобные идолы Перуна воздвигались не только в Киеве, но и в других городах Руси, где появлялись наместники Владимира. Определенно мы знаем об этом относительно Новгорода.
Новгородского Перуна поставил Добрыня, ставший новгородским посадником. Здесь княжеский идол стоял вне града, на старом капище ильменских славян в урочище Перынь, находившемся у самого истока Волхова из Ильменя, на небольшом плоском холме, превращавшемся во время половодья в остров. Деревянный идол возвышался в середине круглой площадки (ее диаметр археологи определили в 21 метр), обрамленной неглубоким рвом с восемью ячейками («лепестками») по сторонам света. В каждой из них горел костер. Вблизи Перуна располагались идолы других языческих богов, также окруженные кольцевыми рвами>{106}.
В опубликованном в 1578 году в Кракове сочинении Александра Гваньини, итальянца по происхождению, находившегося на польской службе, имеется описание внешнего облика новгородского Перуна. Надо полагать, что оно восходит к местным новгородским преданиям, которые через вторые, а то и третьи руки стали известны автору. По словам Гваньини, «новгородские язычники более всего почитали этого идола: его изображали в облике человека, держащего в руке раскаленный камень (в другом переводе: кремень. — А. К.), подобный молнии… Во славу его и честь сооружался костер из дубовых поленьев, который должен был непрерывно пылать и днем, и ночью. Если же из-за небрежности служителей, назначенных следить за костром, огонь погасал, их казнили»>{107}.
Еще и в XVII веке приезжим показывали в Новгороде так называемые «перуновы палицы» — якобы точные копии той грозной палицы, которую держал в своих руках новгородский Перун.
Языческая реформа Владимира в наибольшей степени повлияла на мировоззрение киевлян. Но торжественные жертвоприношения, наверное, совершались возле языческих идолов во всех русских городах. Учреждение единого государственного культа связывало между собой отдельные части государства — причем узами, которые обещали стать более прочными, нежели обычные узы военного подчинения.
