Владимир Шаров: По ту сторону истории - [70]

«Да откуда же евреи в такой глухомани?» – спросил Володя. «Много их было здесь, в Швабских Альпах. Прятались они от погромов и выселений здесь со средних веков, как твои бегуны на своих кораблях. Вот на один из таких кораблей мы сейчас и поедем».

От Мюнсингена, где я работал лет семь, до Буттенхаузена рукой подать. Минут десять езды. Бывал я там у пациентов не раз, делал иголки (акупунктурa), уколы с обезболивающими, блокады с локальными анестетиками (типа обкалывания новокаином), разговаривал с пациентами о житье-бытье. И рассказали они мне следующее. Во второй половине XVIII века хозяин этих земель Филипп фон Лиебенштайн разрешил селиться евреям (за хорошие деньги – 4 гульдена с персоны в год) в этой лесной долинке. Число евреев быстро увеличивалось, так как фон Лиебенштайн дал им определенные гарантии защиты. В 1795 году построили они синагогу, и уже к концу XIX века при общем количестве жителей 800 человек более половины населения составляли евреи. Занимались в основном ткачеством. Делали различные инструменты, простые украшения. Торговали. В XIX веке в деревне евреями было построено бесплатное ремесленное училище, которое могли посещать как еврейские дети, так и немецкие. Была основана бесплатная библиотека, народная школа. Один из наиболее успешных предпринимателей, у которого, кроме торговли тканями, был в Мюнхене антикварный магазин, на свои деньги организовал освещение улиц в Буттенхаузене. В деревенском совете было поровну депутатов христиан и евреев.

Когда нацисты пришли к власти, начались неприятности. Подожгут дом какого-нибудь еврея, попытаются бросить горящий факел в синагогу, но общими усилиями немцев и евреев все удавалось налаживать. Приехала группа нацистов из Мюнсингена – их прогнали. Был послан большой отряд из Ульма – жители повалили деревья и перегородили дорогу, ведущую в долину. Прислали новую бригаду молодчиков в коричневой форме, дорогу расчистили. Многим жителям удалось бежать вниз по долине, к Дунаю и дальше, но 89 еврейских семей осталось. Все они погибли в концлагерях.

Я видел в некоторых, теперь немецких, крестьянских домах очень красивую старинную мебель, настенные часы – ар-деко, венецианское стекло. На осторожный вопрос: «Откуда?» – осторожный ответ: «От прежних хозяев осталось».

Сейчас Буттенхаузен – обычная тихая деревня. Но еврейское кладбище на горе восстановлено. Местные школьники с учителем подняли камни, подправили могильные плиты. Вот туда мы с Володей и пошли. Володя ходил по кладбищу как потерянный, спрашивал меня, что означает тот или другой символ. Я как мог объяснял. Я хотел его сфотографировать, потом раздумал. А он не попросил. Сфотографировал камни.

Потом долго разговаривали о еврействе, о Библии. Володины родители были далеки от религии, как и большинство евреев в Советском Союзе. Мой отец пытался нам с братом что-то объяснить.

«Вы правы, – заметил Володя, – что-то общее с бегунами и кораблем в этом месте есть».

Потом говорили об антигитлеровском Сопротивлении в Германии. Он был неплохо осведомлен об этом. «Да, немцы разные, и нельзя их всех под одну гребенку».

Когда сели в машину, продолжали говорить о религии, о возникновении христианства. Потом перешли на буддизм. Володя расспрашивал меня о Китае, где я неоднократно бывал – учился иглоукалыванию. О Тибете, куда я как раз в это время собирался, о котором много читал. Как мог отвечал на его вопросы. Привел слова Далай-ламы, что, если ты хочешь всем добра, нельзя придерживаться только какой-то одной религии или идеологии. Нужно быть толерантным. Об этой мысли долго дискутировали. Володя сказал, что в другой ситуации, может, был бы раввином и был бы счастлив.

Он спросил, как я себе представляю смерть, и я ответил, что мое представление об этом неоднократно менялось. Сначала я придерживался чисто атеистического, естественнонаучного мнения, как и пристало медику. С этим представлением я до сих пор не совсем расстался, но в последние годы я думаю, что где-то, не в космосе, конечно, а в параллельном материальному, духовном мире, существует единый разум, который отправляет на Землю, в материальный мир духовные частицы, сгустки, корпускулы (как хотите, так и называйте) и на время вселяет их в тела. Тела бренны, а души вечны. После смерти тéла душа возвращается назад в единый разум (духовное облако) обогащенной, как обогащенная руда. (Бывает и шлак. Отходы.) Тогда можно понять даже реинкарнацию, переселение душ, о котором говорят буддисты. Особенно милые моему сердцу тибетцы. У японцев души предков продолжают жить недалеко от дома семьи.

Так что Федоров, по-моему, был неправ: зачем возвращать на Землю то, что уже находится на месте? Труды, книги, письма, музыку надо пытаться сохранять на Земле, в библиотеках, хранилищах, в интернете, на дисках и т. д., но даже если что-то и пропадет, не так страшно, оно вернется со следующими душами-корпускулами к нам опять. «Рукописи не горят».

Володя задумался, а потом спросил: «А где же все-таки Бог?»

Начали дискутировать о непознаваемости мира, метафизике, агностицизме.

При всей отрешенности от внешнего мира, самопогруженности, Володя по своей сути буддизму не подходил. Он был именно самопогружен, наполнен своими мыслями, что для медитации, буддистского восприятия мира контрпродуктивно. В буддизме, и особенно в даосизме и в его продолжении дзен-буддизме, нужно на время очистить свой мозг, раствориться в универсуме, стать никем, ничем, песчинкой. Это не для него.