Владимир Мономах - [9]

На другой день начались приготовления к свадьбе. Они длились целый месяц. Заготавливались продукты, со всех сторон везли редкие кушанья, у купцов закупались заморские вина, в больших чанах варилось пиво, шились наряды. Владимир, привыкший к простоте быта в своих владениях и особенно во время военных походов, измучился на примерках, ему надоели угодливые выражения лиц пошивочных дел мастеров, он с трудом терпел, когда отвергалась одна одежда и ему предлагали примерить другую, потом третью, четвертую… Единственное, чем был доволен – по обычаю до свадьбы ему было запрещено видеться с невестой. Весь месяц он наслаждался свободой.

Мелькала иногда мысль пойти и поискать встречи с Белославой, но он твердо помнил завет отца: свято хранить княжескую и родовую честь, чтобы никакая худая молва не коснулась ее. А ему известно было, сколько глаз у каждой улицы…

Накануне свадьбы выбирались свадебные чины, составляющие необходимость брачного торжества: тысяцкого – главного чина со стороны жениха, посаженых отца и мать, сваху женихову и сваху невестину, сидячих бояр и боярынь; из прислуги назначали свечников, каравайников и фонарщиков. Ясельничий с кустом рябины обходил дворец и творил молитвы и заговоры против нечистой силы.

В день свадьбы Владимир встал со странным ощущением, будто не он, а кто-то другой одевается, завтракает, говорит с кем-то, ходит по дворцу, а он наблюдает за ним со стороны. Эта раздвоенность какое-то время забавляла его, а потом пришло равнодушие. Ему было безразлично происходящее вокруг него, он стал желать, чтобы быстрее все это закончилось.

Его обрядили, поставили посреди горницы. Вошел боярин, громко сказал:

– Государь, проси милости у Бога, время идти тебе к своему делу.

Они пошли в гридницу, где на уложенной мехами скамейке сидела невеста. Владимир опустился рядом. Что-то говорил священник, чем-то занимались с невестой женщины, он не понимал и не вникал. Запомнил только, как подскочил в вывернутой шубе ряженый, стал приплясывать и приговаривать:

– Желаем вам, князь и княгиня, иметь столько детей, сколько в моей шубе шерстей!

Их благословили родители, причем Гиту благословляли посаженые отец и мать, и процессия вышла на улицу. Там их ждали красочные возки, один для жениха, другой для невесты. Возки были устланы коврами, под дугою подвешены лисьи и волчьи хвосты, на седалища положены бархатные подушки.

Ехать было недалеко. Возле собора Святой Софии возки остановились, и по уложенной цветной материи жених и невеста направились к алтарю.

Когда венчал священник, Владимир впервые взглянул на Гиту и поразился ее спокойствию. Он был накануне душевного помрачения, а ее будто ничто не волновало, и это вызвало в нем волну раздражения. Тоже мне цаца выискалась!

При выходе из собора окружающие бросали в молодоженов семенами конопли и льна, желали счастья. Поезд вновь вернулся во дворец, и началось свадебное веселье. Присутствующие кричали, пели, громко играла музыка. По требованию разгоряченных людей он вставал и целовал Гиту в сухие, холодные губы, а в голове крутилась одна и та же мысль: «Скорее бы уж все кончилось…»

Дружкой был Олег. Он суетился, подкладывая молодоженам разную вкусную еду, но они, согласно обычаю, не имели права даже что-то отведать. Наконец Олег убрал лебедя и поставил жареную курицу, которую завернул в скатерть и подал жениху, а потом обратился к отцу и матери Мономаха:

– Благословите вести молодых опочивать.

Всеволод ответил:

– Благослови Бог!

Их повели в опочивальню. Там стояла широкая кровать с наложенными на ней перинами, пышными подушками; помещение было увешано дорогими мехами, пол устлан коврами, возле брачного ложа была поставлена кадушка с пшеницей и зажженными свечами. Пожелав спокойной ночи, все вышли.

Владимир сел на скамеечку, поглядел на Гиту. Она стояла посреди горницы по-прежнему спокойная, будто и не ее касался весь этот обряд, не она выходила замуж, не она связывала свою жизнь, свою судьбу с его жизнью и судьбой, и это породило в нем новую волну раздражения. Он собирался в первую брачную ночь быть с ней по возможности ласковым и нежным, но вместо этого вдруг вспомнил про старинный обряд разувания, дошедший со времен язычества и постепенно забывавшийся. Ему вдруг захотелось унизить ее и показать свою власть над ней.

И он вытянул ноги и приказал грубо:

– Снимай с мужа сапоги!

IV

Вскоре после свадьбы великий князь Святослав вызвал к себе Олега и Мономаха, усадил с собой за стол, стал угощать едой и питьем, говорил ласково:

– Выросли вы незаметно, Владимир вон семьей обзавелся. Старые старятся, молодые растут! Но это присказка, сказка будет впереди. Надумал я большое дело, которое потребует вашего участия. Нет мне большей веры никому, кроме вас! Оба вы честные люди и смелые воины, вы будете моей правой рукой.

Быстрым взглядом оглядев их, продолжал:

– Годы у вас почти одинаковые, Олег немного постарше тебя, Владимир. Но не на много. Так что легко будет вам понять друг друга, легче принимать решения.

– В чем дело, отец? – не вытерпел непоседливый Олег.

– В поход собираюсь отправить вас. Во главе большого войска думаю поставить, чтобы вернулись вы с победой и славой.