Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста - [99]

Зато Владимир Онуфриевич приобретал опыт. «Строить не так страшно, как я думал, — писал он брату, — и если бы я вместо изданий строил дома, то, вероятно, уже давно был бы состоятельным человеком».

Строительство подвигалось вперед так быстро, что Ковалевскими овладел азарт, и в августе 1877 года, когда поднялись уже два этажа, они задумали заложить на заднем дворе еще один небольшой флигель. «Жадность людей неутолима», — трунил над собой Владимир Онуфриевич.

В конце сентября большой флигель начали крыть крышей, а в малом возвели уже первый этаж. «Теперь все устроено так гладко, что в 4 дня мы кончаем этаж флигеля, следовательно, если простоит возможная погода еще три недели, то мы подведем и флигель под крышу, — результат, который нам и во сне не снился при начале постройки».

Оснований для оптимизма было вполне достаточно, и только одно отравляло жизнь Владимира Онуфриевича: возвращение блудного сына к научной деятельности отодвигалось все дальше.

Туго было также с финансами. Ибо все ссуды кончились, а добавочный кредит, необходимый для отделочных работ, можно было получить, только подведя оба дома под крышу. К счастью, осень стояла на редкость теплая и затянулась надолго. Поэтому все удалось как нельзя лучше. Однако из этого вытекало, что, не дожидаясь весны, следует начать отделочные работы. А значит, прощай надежды «серьезно позаняться» зимой, ибо «внутренняя отделка требует несравненно более забот, чем постройка вчерне».

Все же Владимир Онуфриевич сумел просмотреть научные журналы и убедился, что «собственно по палеонтологии мало сделано в это время и даже мой пресноводный мел остался нетронутым». То есть он мог продолжить исследования с того рубежа, на котором остановился три года назад. Воодушевленный, он тотчас написал Мариону, предлагая совершить совместную экскурсию в будущем году.

«Вижу Вас все таким же бодрым и деятельным, — отозвался его марсельский друг, — запускающим свою кирку глубоко в почву, когда ископаемые в верхних слоях уже истощены. В этом — весь Вы». Увы, Марион ошибался. Ковалевский весь был совсем в другом.

«Мы с домом залезли в большое дело, — писал Владимир Онуфриевич брату, — надеемся, что оно кончится хорошо [...]. Теперь в доме ставят деревянные перегородки, а с начала января мы станем топить и штукатурить (штукатурка обойдется в 7000, столярная работа в 14 тыс[яч], водопровод в 6000, маляр[ные] [работы] тысячи 4 — 5; водяное отопление больше 10-ти тыс[яч]). Меня немножко пробирает страх относительно водяного отопления, но теперь отступать нельзя, и весь план веден в расчете на него».

Все же зимой Ковалевский был чуть свободнее и стал похаживать в университет и в академию. Однажды ему пришлось разбирать ящик с ископаемыми костями, присланный из Самары. В нем оказался полный череп эласмотерия — строение этого животного заинтересовало Ковалевского, когда он работал над генеалогией копытных. С большим удовлетворением он увидел, что все его предсказания сбылись с поразительной точностью. «Это носорог с огромным рогом на середине черепа, зубы без корней, как у жвачных и лошадей». Но то был лишь маленький проблеск радости для палеонтолога Владимира Ковалевского.

Однако все на свете кончается, и отделка большого и малого флигелей подошла к концу. Вопреки нахлынувшим опасениям все квартиры были быстро разобраны, и, значит, математически-финансовые расчеты полностью оправдались. Софья Васильевна давно забыла встревоживший ее сон и вместе с Владимиром Онуфриевичем предавалась мечтам о том, пусть не близком будущем, когда долгов у них не останется и они смогут считать себя настоящими богачами — владельцами двух добротных домов в одном из лучших мест российской столицы. Будущее же теперь становилось особенно важным. Ибо, если прежде Владимир Онуфриевич щедро отписывал свои предполагаемые богатства в наследство племянникам, детям Александра, так как своих детей, как писал он брату, «у нас с Софой, к сожалению, не предвидится», то теперь (письмо датировано 7 мая 1878 года) он сообщил под большим секретом: есть «основание думать, что мы тоже на пути к почкованию».

Что ж! Они могли считать, что благосостояние их ребенка обеспечено. И значит, не о чем хлопотать.

«Отныне отпущаеши раба твоего!» — мог воскликнуть Владимир Онуфриевич.

Тем более что на лето 1878 года (и следующего 79-го) Академия наук опять изъявила готовность командировать его на Волгу и «вообще на юг» для поиска ископаемых костей. И его очень привлекала такая поездка. Но снова, поколебавшись, он отказался — отчасти из опасения оставить Софу в ее положении. Но главная причина крылась в другом.

4

И в том именно, что строительные успехи изрядно вскружили голову Владимиру Онуфриевичу. И не только ему, не только Софье Васильевне. Но также Софиному брату — Феде. И даже осторожной Елизавете Федоровне.

Совсем неподалеку, там же, на Васильевском острове, на углу 9-й линии и Большого проспекта, Ковалевские приглядели огромный участок с превосходным садом. Они пытались купить его еще до построек в 6-й линии, но хозяин заломил 93 тысячи и ничего не хотел сбавлять. Однако участок оставался непроданным, и хозяин стал сговорчивее. Потолковав должным образом, Ковалевские сторговались с ним на 72 тысячах. А так как за 40 тысяч земля была заложена, то следовало взять на себя выплату залога, а наличными выложить только 32 тысячи. Вот эти-то деньги после долгих уговоров, а главное, под влиянием несомненного успеха уже завершаемых построек и согласилась дать Елизавета Федоровна. Покупку оформили на имя Владимира, Софьи и Феди — всех в равной доле.