Владетельница ливанского замка - [65]

— Маруся, Маруся, что если когда-нибудь я тоже так пройду мимо тебя, — крикнешь ли ты мне такое же слово ободрения, как этому греческому офицерику?

— Ты? — воскликнула она. — Ты с ума сошел!

— Что бы ты сделала, Маруся?

— Что бы я сделала? Ты теряешь рассудок. Увидеть тебя в таком положении, тебя! Но для того, чтобы это случилось, ты должен был бы…

— Изменить? Да, изменить! Но кто тебе сказал, что я не изменю точно так же, как и тот? Что я уже не стал изменником?

— Он сумасшедший! Он сумасшедший!.. — повторила она.

— Да, крошка, он сумасшедший! — произнес вдруг чей-то серьезный голос. — Не слушай его. Он не сознает, что говорит…

Мы оглянулись разом. Позади нас стоял Вальтер…

Лазаретный служитель вошел в мою белую комнату.

— Вот что значит быть благоразумным, господин капитан! У меня есть для вас хорошая новость. Знаете, что сказал мне только что майор?

— Да, — отвечал я со слабой улыбкой, — то, что я поправился и через десять дней выйду из госпиталя. Это все?

— А вам этого мало? Видно, вы не знаете, какую тяжкую болезнь перенесли. Ах, когда вас сюда доставили, разве можно было сказать, что вы встанете на ноги через месяц!..

Действительно, прошел месяц с той ужасной ночи, когда Вальтер увез меня в экипаже и постучал в два часа ночи в дверь военного госпиталя, чтобы поместить меня туда, как заболевшего страшной лихорадкой. Целую неделю, пока у меня продолжался бред, он не расставался со мной. Когда он уехал в Пальмиру, я был уже вне опасности.

— С нынешнего дня вам разрешено питаться как всем — без излишеств, разумеется, — и выходить после обеда на террасу на четверть часа. Оттуда виден весь рейд. Прекрасный вид, чудный воздух! Они вылечат вас в два дня лучше, чем всякие лекарства. Если вы еще чего-нибудь пожелаете, — майор приказал сделать все возможное, чтобы удовлетворить ваши желания. Чего бы вы хотели?

Чего бы я хотел? Заполнить пробел, который оставил во мне этот месяц болезни. Но как это сделать? Вальтер уехал, а Рошу, никогда не отлучавшемуся из Бейрута, пришлось три недели тому назад отправиться на север для расквартирования войск, что входило в его обязанности. Когда я оказался в состоянии разговаривать и расспрашивать, возле меня не было ни того ни другого.

— Вы не знаете, когда вернется лейтенант Рош?

— Я справлялся. Послезавтра. Хотите, я пошлю сказать в инженерное управление, чтобы он пришел к вам немедленно по приезде?

— Не стоит. Он и сам сейчас же придет.

— Вы больше ни в чем не нуждаетесь?

— Я был бы очень рад просмотреть газеты. Местные газеты за то время, что я хворал.

Служитель покачал головой.

— Гм! Майор решительно приказал мне избегать всего, что могло бы утомить вас. Не знаю, право…

— Я их вам сейчас же верну.

— Ну, посмотрим.

Он скоро вернулся с пачкой газет.

— Вот все, что мне удалось найти. Я оставлю их вам только на четверть часа, а потом приду пригласить вас на террасу.

Передо мной лежало двадцать номеров французских бейрутских газет из шестидесяти с лишним, вышедших со времени моего заболевания. Если, несмотря на эти пробелы, я что-нибудь узнаю, — это мое счастье.

Мне посчастливилось. В номере от 30 октября я нашел на второй странице следующую заметку:

ОТПУСКА И ПЕРЕМЕЩЕНИЯ

Египетский сезон в этом году начнется, по-видимому, раньше обычного. Наш высший свет уже покидает прекрасные горы Бейрута ради очаровательных берегов Нила. Мы можем назвать несколько имен этих прелестных перелетных птичек: г-н и г-жаX, г-жаX и ее сиятельство графиня Орлова, уехавшая 29 с. м. в Александрию на пароходе «Арман-Беик».

О, эти простые строчки, кто из читавших их мог разгадать, что таилось за ними!

Моя слабость придавала мне даже какую-то силу. Я пробежал еще два-три номера. В четвертом я прочитал:

ОТЪЕЗД, ВОЗБУЖДАЮЩИЙ ОБЩЕЕ СОЖАЛЕНИЕ

Считаем своим долгом сообщить нашим читателям о назначении в Ангору майора Гобсона, офицера связи британских войск Сирии и Ливана. В течение трех лет, проведенных среди нас, майор Гобсон высокими качествами своего ума и сердца сделал больше, чем кто бы то ни было, для укрепления дружеских связей Англии с Сирией и Францией. Мы просим его принять, вместе с нашим единодушным сожалением, пожелания успеха на его новом поприще.

Так суеверные охотники, упустив где-нибудь добычу, полагают, что лучше перейти охотиться на другое место!.. Вошел лазаретный служитель.

— Четверть часа уже прошло, господин капитан. Возвращайте-ка мне газеты да пойдемте в сад! Утро сегодня такое, что вы увидите, как хороша жизнь!

На следующий день я уже кончал завтракать, когда пришел Рош.

— А, вот и ты! Наконец-то!

— Ах ты, бедняга, — сказал он, — как тебе не везет! Ты и представить себе не можешь, как я проклинал этот инспекторский смотр, заставивший меня уехать из Бейрута, когда приходилось еще опасаться за твою жизнь.

— Я был очень болен? Да?

— Очень, очень болен. Теперь об этом тебе можно сказать смело, — ведь ты уже поправился. Кризис тянулся целую неделю, и ты лез на стену. Затем была неделя, пожалуй, еще более страшная, — неделя полного упадка сил, в течение которой ты рта не раскрывал. Уверяю тебя, — уезжая отсюда, я и не думал застать тебя по возвращении на ногах. Но, кажется, при таких горячках дело решается очень скоро либо в ту, либо в другую сторону.