Вкуснотища - [28]

Джозеф тревожно смотрел, как исписанные листки продолжают разлетаться по комнате, устилая каждый сантиметр свободного пространства. Даже новенький телевизор, укромно стоящий в углу, не сумел укрыться от бумажной бури.

Ханна с головой погрузилась в работу, совершенно не догадываясь, что ее довольно грязные ноги лежат на полотняной подушке, а ручка без колпачка замерла в опасной близости от диванной обшивки.

— Посмотри на ручку.

— Что?

— Ручка. Если стержень коснется обивки, то появится большое пятно.

Ханна надела колпачок. Его наставительный тон вывел ее из себя.

— Я пытаюсь поскорее закончить.

Она вернулась к работе, в то время как Джозеф продолжал оглядывать гостиную. Дом был небольшим, следовало с этим согласиться, но ему повезло, что он вообще смог купить его несколько лет назад, до того как взлет цен на недвижимость не превратил для него этот крошечный (всего восемьсот квадратных футов) коттедж в нечто недостижимое. Расположенный в узкой долине, отделенной скоростной автострадой от Каймуки, этот район Гонолулу был одним из самых красивых в городе, здесь царила спокойная и дружественная атмосфера, а до университета было рукой подать — на случай, если там намечалось что-нибудь интересное. Сейчас дом подорожал почти втрое.

Джозеф вернулся на кухню и достал из пароварки клубни таро. Разложил их на две тарелки рядом с толстыми кусками хамачи, которые он обжарил на скорую руку на сковородке, чтобы те покрылись румяной коркой. В середине каждого блюда Джозеф поместил сырые сасими. Он терпеть не мог пережаренную рыбу и не понимал, почему у людей столь сильна страсть к уничтожению всего полезного, что они готовы часами выжигать всякие признаки жизни. Когда Джозеф готовил для жителей материка, что ему приходилось делать довольно часто, то они всегда присылали рыбу назад, чтобы ее дожарили, то есть превратили нежную, восхитительную и сочную плоть в высушенный продукт, который даже прожевать без усилий невозможно. Джозефу это казалось странным. Чего они так боятся?

Он окропил корни таро соевым соусом, выставил тарелки на стол и позвал Ханну:

— Обед готов. Налить тебе вина?

— Конечно.

Она свалила оставшуюся кучу непроверенных работ на кофейный столик и присоединилась к нему.

— Пахнет восхитительно.

Джозеф откупорил бутылку белого австралийского «пино» и наполнил два бокала.

— Спасибо.

Ханна отодвинула стул, села и с усмешкой произнесла:

— Однажды ты станешь кому-нибудь великолепной маленькой женушкой.

Ханна любила подшучивать над его хозяйственными навыками. Джозефа это несколько задевало. Как будто мужчины не умеют готовить и содержать свое жилище в чистоте! Он же был у нее дома. Видел груды нестиранного белья и картонную коробку, доверху забитую пустыми пивными банками. Разве он позволил себе хоть раз усмехнуться над ней за то, что она любит проводить субботы, следя за успехами футбольной команды Гавайского университета? Разве подобное увлечение не считается противоречащим женской природе? Конечно, Ханна могла позволить себе жить как вечный студент, а потом просто взять и втиснуть себя в бикини, и тогда никто не мог поставить под сомнение тот очевидный факт, что она настоящая женщина.

— Ты просто завидуешь.

Ханна состроила ему гримасу.

— Конечно, завидую.

Она энергично принялась разделывать рыбу палочками для еды, отделяя большие куски и с удовольствием запихивая их в рот. Джозеф смотрел, как она ест. Ему нравилось, что у Ханны хороший аппетит. Он полагал, что можно многое узнать о человеке, если понаблюдать за тем, как он ест. То, как ест женщина, расскажет вам, как она ведет себя в постели. К примеру, если человек чересчур привередлив в еде, поедает пищу размеренно и придирчиво откладывает в сторону все жирные куски, то он, вероятнее всего, при занятиях любовью будет чувствовать себя скованно и постарается не отдаваться во власть страсти. Такой человек слишком чопорный, без малейшего проблеска воображения. Тот же, кто глотает еду жадно, большими кусками и с большой скоростью, может некоторое время казаться забавным, но впоследствии такие люди обычно ведут себя как эгоистичные любовники, заинтересованные только в сиюминутном удовольствии.

Джозефу нравилось, как ела Ханна. Она вела себя довольно неряшливо, но подобная несдержанность возникала лишь потому, что она искренне наслаждалась едой. Она не стеснялась есть пальцами, не боялась запачкать лицо и руки и получала удовольствие от всей души. Когда он смотрел, как она ест, то чувствовал приток гормонов в крови.

Хотя в последнее время сексу них случался нечасто. Ханна очень уставала на работе — по крайней мере именно так она ему говорила — и проводила все больше времени в собственной квартире на другом конце города. Джозеф считал, что по большей части в этом его вина. Он стал серьезно подумывать о том, чтобы уехать из Гонолулу, отчего перестал уделять их отношениям должного внимания. Не то чтобы он стал меньше любить ее. Нет, дело было в его честолюбивых устремлениях, а Ханна ясно дала понять, что никогда не захочет жить в каком-нибудь другом месте, кроме Гавайев. Джозеф говорил себе, что именно поэтому он еще не сделал ей предложение. Ведь он, наоборот, не хотел провести остаток жизни в «ловушке» крошечного островного мирка. Впрочем, то была не единственная причина. Он спрашивал себя, нет ли чего-то еще, сокрытого в глубине души? Ханна была единственной женщиной, которую он когда-либо любил, но что же это для него значило?