Вкус заката - [2]

Одеяло согрело ее тело, а слова – душу. Она сама потянулась его поцеловать, и он ответил на поцелуй с такой нежной страстью, что она застонала.

– Милая! – обрадованно шепнул он, стиснув ее крепче.

Она слышала, как сильно и часто бьется его сердце. Несомненно, она могла сделать его счастливым!

И он тоже очень многое мог. Неожиданно попав в сказку, она ожидала чего-то необыкновенного – и все-таки была удивлена, что такое возможно в его возрасте.

Он долго с откровенным удовольствием гладил ее тело. Сначала скользил ладонью по его изгибам почти невесомо, затем крепко прижимал руку к бедру или к груди – и снова отстранялся, но она уже тянулась за ним сама, выгибая спину.

– Да, милая, да! – восторженно шептал он, чутко прислушиваясь к тому, как меняется ее дыхание.

Первая волна накрыла ее в тот момент, когда он приник губами к ее груди. Он дал ей отдохнуть ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы влажными поцелуями протянуть дорожку в самый низ ее живота, и там задержался – опять же ненадолго. Совсем скоро она положила опавшие было руки на его затылок, судорожным движением вжала его голову глубже, со стоном выгнулась и через мгновенье сдвинулась в сторону, ускользая от его губ и языка.

– Ты необыкновенная! – с искренним чувством сказал он и осторожно вошел в нее.

Она и в самом деле была необыкновенной, только не знала этого. Оказывается, она была способна испытывать наслаждение многократно, не делая для этого ничего особенного, просто самозабвенно отдаваясь ему – а уж он и умел, и знал все. В какой-то момент он так и сказал ей:

– Я знал, что ты именно такая! – А потом совсем другим тоном, уже не нежно, а властно потребовал: – Смотри мне в глаза!

И она, конечно, послушалась, разлепила склеенные сладкими слезами ресницы и утонула в его глазах – ясных, сияющих, голубых, как море, обнимающее Лазурный Берег.

В лазурных глазах светились восторг и предвкушение еще большего восторга, любовь, признательность, огромная нежность и жалость. Это зрелище завораживало, однако ей было трудно смотреть ему в глаза, потому что ее тело снова сотрясали конвульсии. Внутри ее происходило нечто космическое, неописуемое и невыносимо прекрасное, и она чувствовала, что это будет несравненно лучше всего того, что было с ней до сих пор – в этой постели, этой ночью, да за всю ее жизнь. И это ее напугало.

– Я больше не могу, – со слезами в голосе прошептала она, каждой клеточкой быстро слабеющего тела ощущая приближение небывалой волны. – Ты так убьешь меня, дорогой!

– Да, милая! – ласково прошептал он, наклонясь к ее уху.

А затем откачнулся, чтобы в следующую секунду войти как можно глубже.

Когда он отстранился, она на один ничтожно краткий и безумно страшный миг увидела в зеркале на потолке отражение своего лица и дико закричала, но он закрыл ей рот поцелуем и выпил ее крик так же жадно, как саму жизнь.

Когда спустя полчаса, приняв душ, одевшись и аккуратно затушив свечи, он уходил из отеля, в двухместном номере на третьем этаже было совершенно тихо. Ветерок из приоткрытого окна игриво шевелил кружевную занавеску и заметал под кровать легкие розовые лепестки. Во внутреннем дворике за окном все так же мелодично журчал фонтанчик, и нерадивый дежурный по-прежнему отсутствовал на своем сторожевом посту в вестибюле.

Все ее вещи, сложенные в черный пластиковый мешок для мусора, он выбросил в контейнер на железнодорожном вокзале, до которого бодрым шагом дошел за десять минут.

2

«Любовь женщины не может жить без комплиментов и признаний. Только они нейтрализуют медленный, но смертельный яд сомнений и тихой ревности.

Бурную женскую ревность нельзя нейтрализовать ничем. Она в мгновение ока превращает родник нежного чувства в кипящий гейзер и в клочья разрывает сердце. Разумеется, любовь умирает, но это быстрая смерть.

Боги не были ко мне добры. Моя любовь умирала в муках!»

Яростно тюкнув по кнопке с изображением восклицательного знака, я сломала ноготь и громко выругалась.

– Что-то случилось? – встрепенулся Санчо за перегородкой.

Через тонированное стекло я видела его силуэт: Санчо развалился в кресле, забросив ноги на стол и полируя ногти.

– Ничего страшного! – мрачно ответила я. – Все страшное, что только могло случиться, уже произошло!

– Ясненько! – невозмутимо ответил Санчо и прогремел выдвижным ящичком.

Из приемной донесся запах лака для ногтей.

– Закончишь с маникюром – поделись пилочкой! – ворчливо попросила я, с сожалением посмотрев на изувеченный ноготь.

Оттопыренный средний палец смотрелся в тему – мне как раз очень хотелось послать весь мир куда подальше. Но я еще пыталась взять себя в руки, а потому загнула рабочий палец со сломанным ногтем и одним указательным перстом с ускорением наколотила начало нового абзаца:

«Я не познала бурной ревности, но не потому, что ты не дал мне повода».

Последнее слово неожиданно четко проассоциировалось у меня с выпивкой.

– А и в самом деле! Нет повода не выпить! – обнадеженно подумала я вслух.

– У нас есть шампанское! – чутко отреагировал предупредительный помощник. – С Нового года осталось еще пол-ящика!

– Да какое шампанское?! – обиженно возразила я. – Мне надо что-то покрепче. Может, виски с содовой?