Вкус полыни - [6]

— Какая картошка? — мама непонимающе посмотрела на меня. Видно было, что она поглощена своей работой, и ей сейчас не до меня и не до картошки.

— Разве мы на дачу не поедем?

— Нет, сегодня не поедем, — терпеливо ответила мама.

— Значит, завтра?

— Завтра и будет видно. Аля, у тебя лицо не чешется, не зудит?

— Нет, — помотала головой я.

— А в горле не першит? Хорошо себя чувствуешь?

Я кивнула — в том смысле, что хорошо.

— Ну, иди тогда к Саше. Аккуратней через дорогу, Аля! На улице смотрите не покупайте ничего — ни мороженого, ни газировки, ничего! Будьте дома, слышишь? — крикнула мама мне вслед, когда я послушно побежала к Саше.

— Не волнуйся, мам! — крикнула я уже с тротуара. Терпеть не могу, когда мама называет меня Алей. Это означает, что она рассержена или, как сейчас, чем-то очень обеспокоена.

— Ну, узнала? Что там?

— Больные очень тяжелые, — важно сказала я. — Пожарные. С ожогами.

— А на станции что? Тут кто что говорит! Кто — что реактор взорвался и радиация кругом, кто — что тревога ложная, ночью горел машзал, но все уже потушили… Ничего не поймешь!

— Поехали домой, мама велела запереться и на улице не гулять, — сказала я.

— Поехали, — согласился Саша.

Мы уже порядком устали — царящая в городе обстановка неизвестности и смутного не осознанного до конца напряжения угнетала.

Низко над крышами пролетел военный вертолет. Так низко, что от ветра, поднятого его винтом, качнулись верхушки тополей. На его хвосте можно было рассмотреть красную звезду и без труда прочитать бортовой номер. Вертолет улетел куда-то за новый стадион и скрылся за домами. В другой раз мы бы обрадовались настоящему вертолету, пронесшемуся прямо над головой, но сейчас от этого только усилилось чувство непонятной тревоги.

— МИ-8? — спросила я у Саши.

Он молча серьезно кивнул в ответ.

— Это же военный вертолет, — с недоумением сказала я и напела: — Солнечному миру — да, да, да…

— Болтушка ты, — отчего-то рассердился Саша. — Поехали.

— А у тебя лицо не чешется, Саш? — просила я.

— Ну, чешется немного, — ответил Саша. — Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Меня тоже мама об этом спросила… А вы с мамой на первомайскую демонстрацию пойдете?

— Пойдем, наверное. Только я не с мамой, а со школьной колонной, — гордо сказал Саша. Конечно, он большой, почти что пионер.

— А ваша школьная колонна будет далеко от нашей, медицинской?

Саша пожал плечами:

— Сначала всегда ветераны идут, потом ЧАЭС, за ними — строители, потом «Маяк», а медики и культработнки где-то в середине. Как получится.

— Везет вам, вы близко от места сбора демонстрации живете. А нам теперь идти через весь город…

— Да нам тоже скоро квартиру в новом районе дадут, — сказал Саша. — Недалеко от вас. Так что на седьмое ноября вместе пойдем.

— А помнишь, ты мне обещал шарик в шарике надуть? — спросила я.

— Помню, — кивнул Саша. — Надую. Попроси маму «Забавные» шарики купить, — знаешь, такие в целлофане, собачка нарисована, две «сосиски» и три маленьких круглых. Двадцать пять копеек пакетик. Они как раз подходят.

Наконец мы остановились у подъезда Сашиного дома.

— Слезай, — велел Саша. — Я пойду велик другу завезу. Подожди меня пять минут, погуляй тут пока. Ой, — спохватился он, выгребая из кармана маленькие кусочки цветных мелков. — На вот, порисуй пока. Специально для тебя в школе набрал. Ты же любишь на асфальте рисовать.

— Ой, спасибо, Сашечка! — обрадовалась я, сгребая мелки с его ладони. — Спасибо тебе огромное!

Ну как он так все время угадывает, что мне понравится?

Я выбрала в сторонке, где никто не ходил, чистый островок асфальта и принялась рисовать. Настроение у меня было странное — радость от хорошей погоды и предстоящих первомайских праздников смешивалась с тревожным осадком недосказанностей сегодняшнего дня. И рисунок получился под настроение — бело-голубой земной шар, на который падали хвостатые американские ядерные бомбы. На плакатах их обычно изображали черными, но у меня были только цветные мелки, поэтому бомбы получились разноцветными и больше походили на воздушные шарики.

Рисуя, я слушала, как сидевшие на лавочке у подъезда бабушки обсуждают странное происшествие с цветочной клумбой:

— Валя, смотри-ка, все цветы завяли. Вот те раз. Как будто кто кипятком плеснул.

— Как сгорели, — поддержала другая старушка. — А каштаны на улице видели? Листья пожухли, и свечки еще не раскрытые так прямо и опали.

— Да ты что?! Может, заморозок был ночью?

— Какое! Жарища, как летом! Что с погодой творится? Растения — они первые чувствуют.

— Не говори, Ульяна. Климат меняется. Глобальное потепление, говорят… Назапускали спутников, теперь вот озоновые дыры от них…

Я так увлеклась рисованием, что не заметила, как подошел Саша и некоторое время стоял молча, разглядывая мой рисунок. Потом сказал:

— Красиво. Пойдем домой, Алиса.

— Ну Са-аш, ну можно я еще немого порисую? — попросила я. — У меня крошки цветные остались. Их надо собрать и вот так размазать. Видишь, какая радуга вышла!

— Мама тебе что велела? — строго напомнил Саша.

— Ладно, — вздохнула я, — все равно мелки уже кончились, — и мы пошли домой.

У подъезда я взглянула на клумбу, о которой говорили старушки. Росшие на ней крокусы, нарциссы и пролески, действительно, выглядели так, как будто на них вылили ведро кипятка. Я пожала плечами и осторожно тронула крупный ярко-алый цветок на кустике китайской айвы, которой была по краю обсажена клумба. Веселые алые лепестки тут же осыпались.