Вкус пепла - [63]

Аристарх Викентьевич хотел было высказаться по данному поводу, но Доронин тронул его за рукав: «Молчите» – и первым осторожно прошел внутрь квартиры.

Жилище Канегиссеров на вторые сутки после ареста семьи напоминало что угодно, только не жилое помещение. Следователь помнил, как раньше в прихожей висела картина – лесной пейзаж. Теперь она отсутствовала, вместо нее на стене выделялось светлое пятно на темно-бордовых обоях. Не было и ковровой дорожки, что некогда лежала в прихожей. Исчезла и тумбочка для обуви. И большое зеркало пропало неизвестно куда. И вешалка. Один одежный шкаф томился в углу. Да и то временно, догадался Аристарх Викентьевич, не вынесли исключительно из-за его габаритов. Вынесут!

Доронин заглянул в распахнутые створки шкафа, указал Озеровскому на старый женский платок, от которого жутко несло нафталином. Следователь поморщился: даже с расстояния в несколько шагов слышался неприятный аромат. Аристарх Викентьевич резко отвернулся и чуть не впечатался носом в телефонный аппарат, что сиротливо висел на голой стене и ждал своей участи.

Матрос хотел было высказаться по поводу увиденного, как тут же замер. Изнутри квартиры донеслись звуки: глухой говор, перетаскивание тяжелых предметов, вслед за всем этим мат.

Чекист сделал несколько осторожных, мягких шагов на звук, ближе к внутренним помещениям. Озеровский последовал его примеру. Теперь оба могли слышать все, что происходило внутри квартиры инженера, в том помещении, которое, по памяти Аристарха Викентьевича, являлось столовой.

– Че ты суешь? Да кому оно надо? – донесся гнусавый голосок Сеньки Геллера[28], Доронин его сразу признал. – Ты даже на толчке это дерьмо не спихнешь!

– Так красиво!

– Красиво будет после! – послышался удар, звон разбитого стекла. – Щас надо то, что можно сменять. Или продать!

Демьян Федорович сделал еще пару шагов, сначала заглянул в комнату, а потом предстал во всем своем разгневанном большевистском обличье перед растерянными сотрудниками ПетроЧК.

Геллер, завидев человека с Гороховой, поначалу опешил.

– Демьян? Ты какого лешего тут делаешь?

Доронин, не отвечая, принялся оценивать обстановку. Судя по всему, «обыск» подходил к концу. Перед одним из подчиненных Семена стояло три полных мешка с разной бытовой утварью: кастрюлями, тарелками, одеждой, еще черт-те с чем, что смогло уместиться в мешки чекистов. Второй Сенькин подручный в тот момент, когда Федор вошел, пытался затолкать в мешок настенное овальное зеркало. Сам Геллер, судя по всему, подобными делами не пачкался, только отдавал распоряжения. По крайней мере рядом с ним мешка не было.

– Шмонаем? – ни к кому конкретно не обращаясь, процедил сквозь зубы матрос, выходя в центр столовой.

– Ты чего, Демьян? Какой шмон? – Геллер изобразил на лице удивление. – Обыск! Нас Варька прислала. Не веришь? – Семен кивнул на телефонный аппарат. – Позвони!

– Отчего ж не верю? Очень даже верю! – Демьян Федорович кивнул на зеркало. – Вещественное доказательство?

– А как же! – осклабился Геллер. – Тут все доказательства! Че ни копни!

– Потому-то по мешкам и тырите?

– Ну, ты скажешь, Демьян! Кто тырит? Несем в Петросовет, сдать, как положено.

– И кастрюли?

– А как же? Убивец из них жрал? Жрал! Значит, доказательство.

– Ну-ну, – протянул Доронин, прищурившись, впился взглядом в геллеровы маленькие свиные глазки. – Гляди мне, Сенька. Я ведь проверю, куда добро свезешь. Память у меня хорошая. Что в мешках – знаю. Так что не обессудь, ежели че.

Сенька тоже прищурился.

– Угрожать вздумал?

– Предупреждаю. На всяк случай. А чтобы у тебя не пропало желание сдать все это барахло на Гороховую, добавлю: сегодня приезжает Дзержинский. И ох, как я тебе не завидую, если хоть одна тарелка или вилка окажется не там, где положено.

На этот раз Геллер промолчал. Внутри Семена родился страх. «Демьян не врет, Феликс точно сегодня будет. И если Варька еще могла отмазать, как она это всегда делала, получая свою долю, то Дзержинский цацкаться не станет. К стенке, со всеми вытекающими».

Семен нашел в себе силы улыбнуться, изобразить спокойствие.

– Ты, Демьян, не пугай. Пуганые мы. Но свой революционный долг знаем, помним и чтим. Усек?

Более Геллер ничего добавлять не стал. Кивнул головой своим людишкам и первым покинул квартиру.

– Все вынесли, – констатировал Аристарх Викентьевич, исследовав после чекистов жилище, – подчистую! Только крупная мебель осталась.

– Ничего, долго сиротствовать не будет. – Доронин поднял с пола лист от календаря, убедился, что на нем ничего не отмечено, бросил на пол. – Только не думайте, будто орудовали одни наши. Вчера, после ареста семьи, первыми, кто тут помародерствовал, была прислуга. Их застукали, когда пытались вынести столовое серебро. Так-то вот.

– А я и не сомневаюсь, – отозвался, в свою очередь, Озеровский. – Люди ведь все разные. И одинаковые одновременно. Думаете, я осуждаю Геллера? Нисколько. Такова жизнь: не прокормишь себя сам, никто тебе не поможет. И прислуга живет по тем же принципам. Будь у них уверенность не то что в завтрашнем, а хотя бы в сегодняшнем дне, разве бы они пошли на подобное?

– Эка ввернули! – почесал затылок матрос. – Режете прям, как из Библии.