Вкус пепла - [62]

– Если не ошибаюсь, – продолжил мысль Бокия Озеровский, – Канегиссер послал письмо владельцу пальто?

– Совершенно верно! Князю Меликову. Со всеми извинениями!

– Крайне, – пробормотал Аристарх Викентьевич, – крайне любопытно.

– Вот-вот, – продолжил мысль Бокий. – А исходя из того, что наши свидетели исчезают, словно по мановению волшебной палочки, достаточно произнести вслух их фамилии, я принимаю решение: с данного момента будем делать вид, будто действуем вслепую. По крайней мере на некоторое время такое поведение должно сбить с толку наших оппонентов. Согласны?

– В этом что-то есть, – вынужден был признать Озеровский. – По крайней мере одним живым свидетелем будет больше.

– Именно. Аристарх Викентьевич, если нетрудно, пройдите в мой кабинет и напишите краткий отчет о проделанной работе. Через два часа прибудет Феликс Эдмундович Дзержинский, нужно показать ему наши наработки. – Старик и матрос быстро переглянулись. – Что? У вас еще что-то есть?

Доронин чертыхнулся:

– Пусть вот он, – Демьян Федорович кивнул на Озеровского, – рассказывает. Я сегодня в основном бегал.

Бокий терпеливо ждал.

Весь отчет следователя уложился в несколько минут. Точный, детальный, он представил достаточно ясную версию прошлой скрытой жизни Леонида Канегиссера.

– Фактов пока не хватает, – добавил в конце доклада Аристарх Викентьевич, – но, думаю, в скором времени они проявятся. И еще: следует произвести вторичный обыск в доме инженера. Вчера искали материалы, подтверждающие причастность Леонида Канегиссера к совершенному преступлению. И вовсе не обращали внимания на личную жизнь убийцы. В частности, не нашли дневники, а, как утверждают родные, он их вел.

– Студент мог хранить бумаги в другом месте, – заметил Бокий.

– Сомневаюсь, – уверенно ответил Озеровский. – Факт работы Канегиссера над дневниками подтверждают сестра и мать. Выходит, видели их дома. Если найдем, вполне возможно, данное преступление всплывет в ином свете. Я думаю, Канегиссера просто использовали.

Глеб Иванович с силой потер лоб рукой.

– Значит, так. Отчет отменяется. Оба в «мотор», к Канегиссерам. Кровь из носу, дневники должны быть у меня до приезда Феликса Эдмундовича. Туда три часа назад направилась группа Семена Геллера с обыском. По распоряжению Яковлевой. А как они умеют обыскивать, думаю, рассказывать не нужно.

– Тогда амба, – сделал сокрушенный вывод Доронин, – черта с два, что мы там, после Сеньки, отыщем! Голые стены да выбитые окна.

– Иногда и в стенах кроются загадки, – веско вставил Озеровский. – Не думаю, что сын инженера, личность возвышенная, поэт, держал своего письменного друга на виду у всех. Такие вещи обычно прячут так, чтобы никто, кроме хозяина, не смог найти. Так что не все потеряно.

Доронин с Озеровским кинулись к машине.

А Бокий, подставив солнцу коротко стриженную голову, присел на ступеньку.

«Озеровский прав, – пульсировало в голове чекиста. – Дело принимает иной оборот. Непонятный и оттого еще более пугающий. Чем пугающий? – спросил сам себя Глеб Иванович и тут же ответил: – А тем, что достаточно вспомнить, как проходил трибунал над михайловскими мятежниками. Урицкий, до того поддерживавший все решения Ревтрибунала по смертным приговорам, неожиданно для всех отказался голосовать за смертную казнь для одного курсанта. Курсанта, который считался главным зачинщиком заговора в артиллеристском училище. Курсанта, который, по материалам дела, поставлял мятежникам оружие. И фамилия курсанта была Перельцвейг».

* * *

Зиновьев широким задом придавил пружины дивана, хлопнул рукой рядом с собой по коже: присядь.

Яковлева легко, по-девичьи, опустилась рядом. Однако прижиматься, как то бывало раньше, к любимому мужчине не стала. Что-то в последнее время стало ее раздражать в Григории Евсеевиче. Вот только что, женщина еще разобрать не могла.

– Хочу услышать твое мнение: почему Феликс отказался возвращаться в Москву? – тихо, но внятно произнес Зиновьев.

– Что значит «отказался»? Ему что, приказали?

– Именно!

Варвара Николаевна вздрогнула: вот те на… А Гришка-то, оказывается, от нее кое-что скрывает.

– Кто тебе об этом сообщил?

– Какая разница? – отмахнулся председатель Петросовета. – Сейчас главный вопрос не в том кто, а почему? Итак, повторяю вопрос: твое мнение – почему Феликс решил-таки ехать в Питер?

Женщина неуверенно повела плечами:

– Не знаю.

– Точно не знаешь? – Рука Григория Евсеевича нашла женскую ладошку, сжала ее.

– Больно! – взвизгнула Яковлева.

– Вот и мне больно, – через силу выдавил из себя любовник. – Смотри, Варька… Не дай боже вздумаешь в свои игры играть. Феликс ведь только до вечера пробудет. Апосля обратно в Первопрестольную возвернется. А мы тут останемся. Так что, если надумала мне изменить, сразу предупреждаю: уезжай вместе с ним. Потому как, ежели останешься и я узнаю что непотребное, удавлю.

* * *

Стучать в дверь не имело смысла. В том Доронин убедился в тот миг, когда вместе с Озеровским поднялся по парадной лестнице к квартире, в коей до вчерашнего дня проживала семья инженера Канегиссера. Едва чекисты преодолели крутые мраморные ступеньки, как, к своему удивлению, обнаружили, что створки двери, ведущие в квартиру инженера, распахнуты настежь: заходи, кто хочет! Сегодня раздается барское имущество!