Вкус невинности - [77]

- Деньги?

- Да, деньги. Вы можете думать обо мне что угодно, можете даже считать меня негодяем. Однако, если это возможно, я хотел бы взять расходы, связанные с Дезире, на себя.

Он заметил, как судорожно сжались сцепленные пальцы Адель.

- Дезире? - проговорила она так, будто то, что он сказал, было совершенно невероятно. - Расходы на Дезире?

- Именно так.

- Да вы же… вы же сам дьявол. - Теперь уже не бледность, а кровь прихлынула к лицу Адель; она даже вся подалась вперед, глаза ее сузились от ненависти и полоснули Эдуарда острым, как бритва, взглядом. - Вам не откупиться от Дезире деньгами, не смейте даже заикаться об этом… И мне, и ей мерзки все ваши деньги… я не позволю вам даже руку приложить к ее воспитанию. Она моя и только моя. Вы никакого отношения иметь к ней не будете, и пусть это будет для вас наказание! - Она нашла в себе силы зло усмехнуться. - Если, конечно, есть что-либо такое, что способно вас задеть.

По правде говоря, все, что Адель сейчас сказала, было неожиданностью для нее самой. Раньше, когда она думала об этом, ей казалось, что было бы не плохо ограбить Эдуарда так, как только это возможно. Однако сейчас, когда он пришел и сам предложил ей это, она почувствовала, что органически не может принять такую помощь. Все, что было связано с деньгами Эдуарда - именно его деньгами - вызвало у нее омерзение. Алчность никогда не захватывала Адель целиком, она еще могла различать, что можно принять, а что нет. Кроме того, Дезире была для Адель самым дорогим в жизни и делиться ею с человеком, которого она ненавидела и который так оскорбил ее, казалось ей невозможным. Она лишит его Дезире… да, из одной только мстительности… он никогда, черт побери, никогда не узнает, какое это счастье - иметь такую дочь, как Дезире!

Эдуард холодно спросил:

- Как же вы намерены ее содержать? Продаваясь?

- Может быть и так. - Щеки у Адель вспыхнули. - Да, продаваясь кому угодно, только не вам! Вы упустили свой шанс, господин де Монтрей. Вы не хотели быть ее отцом раньше. Теперь ей уже не нужен такой отец.

- Вместо меня вы предложите ей сотни отцов.

- Ей вообще не нужны отцы. А вас… вас этот вопрос не касается. - Она лихорадочно взглянула на часы, словно искала в них спасения. - Вам пора уходить… да, пора, потому что мне не хочется, чтобы ваше присутствие испортило настроение Фердинанду!

Она дважды уже, откровенно, даже вызывающе, говорила о своих любовниках, которых, если верить ей, у Адель было множество. Эдуард сознавал, что во многом это трюк, призванный его рассердить. Во время этого разговора он пытался противостоять этому трюку, но теперь, когда она снова упомянула о Фердинанде - человеке, который был Эдуарду почти приятелем, которого Эдуард ценил за ум и уравновешенный нрав, граф де Монтрей ощутил, что в душе все-таки возникла ревность - жгучая, злая, невыносимая. За какую-то долю секунды перед глазами промелькнули самые пошлые видения, самые непристойные картины, и на миг Эдуард ощутил даже презрение к своей бывшей любовнице. Презрение, ревность и яростное, едва сдерживаемое желание. Насилу справившись с собой, Эдуард произнес, вложив в интонацию все раздражение и злость, что клокотали в нем:

- Право же, мадемуазель, любопытно наблюдать, как быстро и с какой страстью вы карабкаетесь наверх. Это очень любопытно. Что и говорить, вы многих обогнали на этом пути. Однако советую вам остерегаться: на дорожке, которую вы избрали, можно легко потерять не только тело, но и душу. Если это случится, вы вряд ли будете кому-либо интересны. Может случиться даже худшее - вы станете отвратительны. Примите это предостережение как совет друга.

- Друга? - Она яростно прикусила губу, тщетно стараясь усмехнуться. - Избави меня Бог от таких друзей!

Эдуард не сказал больше ни слова. Небрежным жестом взяв со стола хлыст, цилиндр и перчатки, он, не прощаясь, почти бесшумно вышел из комнаты. Шагов его не было слышно на лестнице, сколько бы Адель ни прислушивалась. Потом цокот копыт раздался на улице - стало ясно, что граф де Монтрей уехал.

Едва осознав это, Адель почувствовала, как кровь разом отхлынула от лица - так, что побелели губы. За какую-то секунду она стала бледна, как полотно, прежними остались только глаза, но и в них заблестел какой-то лихорадочный, почти страдальческий огонек. Костяшками пальцев Адель опиралась о стол, но рука ее вдруг задрожала и готова была подломиться под тяжестью тела.

Жюдит заглянула в комнату:

- Не надо ли вам чего-нибудь, мадемуазель?

Адель взглянула на нее пустыми, невидящими глазами.

- Нет, ничего не надо… Оставь меня в покое. Уйди, и не смей появляться, пока я тебя не позову!

Голос ее чуть-чуть содрогался. Резким движением подавшись вперед, Адель захлопнула дверь за служанкой, мгновение стояла, застыв у стены, потом, цепляясь дрожащими пальцами то за этажерку, то за портьеры, добрела до софы и остановилась покачиваясь. Какое-то время она почти ничего не слышала, потом тихое-тихое тиканье часов пробилось в сознание, и в этот самый миг внутри Адель будто оборвалась чудовищно натянутая струна. Да, от напряжения какая-то струна лопнула, и все тело после этого будто ослабело, подкосилось. Адель, не в силах стоять на ногах, рухнула на пол подле софы. И зарыдала.