Вкус невинности - [45]

Она не жалела об этом, нет. Больше всего на свете она не хотела быть несмышленой дурочкой. Как, должно быть, забавлялся Эдуард этой ее влюбленностью и наивностью! Как много поводов она ему давала для улыбок, как уступчива и доверчива была! Ах, Боже мой! Адель с силой ударила кулаком по подушке и с затаенной ненавистью в который раз подумала: «Господин граф де Монтрей еще убедится, что ошибался. И еще пожалеет, что я перестала быть такой, какой была».

А Лакруа - это было как раз то, что надо. Адель попыталась трезво взвесить его достоинства и недостатки. Он богат - это хорошо. У него есть семья - стало быть, он будет бояться, что связь откроется. Скверно то, что он, вероятно, испытывает к ней чересчур большое вожделение и от него не будет покоя. Он, чего доброго, будет требовать больше, чем платит. А ублажать Лакруа в полную силу у нее не было ни малейшего желания, потому что, несмотря на то, что он владеет рестораном, этот человек казался ей самым ничтожным из того, чего она хотела, а теперь, после знакомства с Жиске, - и подавно.

И, сразу же забывая о Лакруа, она доела шоколад, умылась, легла, накрывшись до подбородка жалким одеялом - ночи в октябре становились прохладны - и уснула так хорошо и крепко, как не спала уже десять последних недель.

4

В Нейи она отправилась в среду поездом. Она выяснила, что это гораздо дешевле, чем ездить в дилижансе, и стоит всего сорок су. Но, честно говоря, если бы Адель не была так стеснена в средствах, она бы предпочла что угодно, только не железную дорогу. Этот пыхтящий паровик на колесах заставлял ее вспоминать, как была она поражена тогда, в первый раз, когда ее сопровождал Эдуард. Казалось, прошло уже сто лет. Странно, но она не чувствовала себя юной; внешне в ней все осталось, как обычно, - улыбка, глаза, взгляд, но внутренне она словно оледенела. Выйдя из поезда, Адель намеренно пошла иной дорогой, не той, где ходила с Эдуардом; по пути она немного повеселела, в который раз задумалась над тем, как правильнее себя вести, и мало-помалу граф де Монтрей вылетел у нее из головы.

Она многое, если не все, поставила на карту. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что у нее совсем не осталось денег. Все свои жалкие сбережения Адель потратила на то, чтобы в это решающее утро выглядеть прилично. Лакруа был завсегдатаем салона ее матери, и Адель не хотелось, чтобы он был в чем-то разочарован: пусть он увидит ее такой же, какой она была тогда. Не хотела она выступать и в роли просительницы. Словом, в этом деле было много всяких тонкостей, над которыми она ломала голову, но теперь, когда она была в Нейи, все уже было продумано, и Адель точно знала, как будет себя вести.

Господин Лакруа утром 7 октября занимался текущими делами: просматривал задолженности, писал письма, подсчитывал расходы. Дела шли не слишком хорошо: «Приют рыбака» никак не удавалось сделать таким доходным, как это нужно было. Лакруа предвидел, что придется снова говорить с женой и черпать новые средства из ее приданого. Вообще жизнь, которую он вел, казалась ему не слишком приятной. Ему было сорок лет, но он не чувствовал себя молодым и все потому, что он, с детства мечтавший об армии, вынужден был вести совершенно иной образ жизни. Когда-то он был солдатом, причем солдатом наполеоновской армии: девятнадцатилетним юношей, во время похода на Москву, он заслужил чин сержанта. Но вернулись Бурбоны, и каждого второго наполеоновского солдата уволили в отставку на половинное жалованье. Среди уволенных оказался и Лакруа. Ему посчастливилось выгодно жениться на дочери состоятельных родителей, он завел свое дело и приобрел вес в обществе. Доходы были таковы, что он даже мог участвовать в выборах. Но жену он не любил, к детям был почти равнодушен. Теперь же, когда предстояло просить у жены деньги, настроение его было особенно скверным.

Он услышал голоса во дворе, и поднялся, чтобы взглянуть в окно. По средам в «Приюте рыбака» посетителей было не особенно густо; лишь ранним утром и поздним вечером появлялись группы матросов и гребцов с речных пароходов, которые забегали сюда перекусить. Но это была публика почти безденежная, ничего особого не требующая, поэтому готовиться к их приходу не стоило. Он взглянул в окно и замер, увидев, что прямо напротив него с официантом беседует никто иная, как Адель Эрио.

Его бросило в жар. Уже какое-то время он и не вспоминал о ней - о ней, которая столько месяцев была его мечтой, о ком он грезил, даже обнимая свою жену. Когда ею завладел граф де Монтрей, можно было оставить всякие надежды, - она будто бы уплыла из его рук в иное, высшее общество, и вращаться должна была только там. Но, впрочем, сейчас эти мысли были несвоевременны. Она стояла почти рядом с ним, в этом не было сомнения. Лакруа бросился из кабинета, на ходу надевая сюртук.

- Ба, да это же прелестная мадемуазель Эрио! Вы снова здесь по случаю прогулки или как-то иначе?

Она обернулась, услышав его голос, и мягко улыбнулась:

- Какие же прогулки по средам, господин Лакруа? Я приехала к вам.

Он буквально пожирал ее взглядом. Адель казалась ему красивее, чем когда-либо: в легкой шелковой накидке, голубом платье, легком капоре с белыми лентами, завязанными на бант у розовой щеки. Глаза, словно нарисованные эмалью на светлом лице, горели изумрудным огнем. В ней была какая-то нервная грация, живость, и это всегда завораживало его и возбуждало сильнее всего, а уж теперь и подавно, потому что какая-то смутная догадка уже мелькнула у него в голове и он подсознательно понял, что сейчас Адель может быть ближе и доступнее, чем когда бы то ни было.